Генерал бубновый
Шрифт:
Поздно вечером, прижавшись к Аните, вдруг решил, что надо ехать домой. В Царевск… И там брать власть в свои руки.
Глава 5. Заволжье.
Осенняя блекло-охристая степь на сотни верст перемежаемая корявыми сухостойными лесопосадками, за которыми давно никто и никак не ухаживает. Новоникольское, Луговая Пролейка, Горный Балыклей – названия сел, словно песня. Но главной песней была Волга с обильным рыбным промыслом, была богара знаменитая арбузами, дынями, овощами на поливных плантациях… Теперь везде и всюду звучало слово – «было».
Рубас свернул
– Милый, какие лещи! Рыбзавод давно не работает, теперь вяленые окуньки в радость, последний вид промысловой волжской рыбы. В самой Волге давно не купаемся.
– А что ж так?
– Так с июля зеленые водоросли панцирем покрываю воду и берег. Купаются все в бараках-затонах, заросших камышом.
В Атласе, выпущенном Управлением автомобильного транспорта в шикарном твердом переплете за большие миллионы бюджетных рублей, значился асфальт от Верхнего Балыклея на Степное. Рубас проехал немного по разбитой грунтовке и повернул обратно. У поворота сельский житель лет пятидесяти торговал арбузами. Рубас раскрыл Атлас, показал ему желтую линию дороги. Бахчевод поводил пальцем по странице, вглядываясь в текст, выговорил удивленно: «Да не в кой век не клали здесь асфальт. Ехай через Катричев, иначе убьешь машину».
Волжские села на одно лицо. На въезде полуразрушенные остовы ферм, корпусов МТС. Свернул в село Дубовское.
Главу администрации, в просторечье – Степаныча – нашел на центральной площади, когда-то знатного колхоза «Красное Знамя». «Слава богу, у нас уцелел сельский Дом культуры, – говорил он, как о большом достижении. – С той давней поры сохранился памятник погибшим воинам, тополевая аллея по всему периметру».
– А сельхозпроизводство?
– Какое к чертям производство! – ответил Степаныч и глянул, как на придурка, от чего Рубасу стало неуютно. Затем он наклонился, поднял из под ног тополевую рядовку – одну, следом другую. Порадовался. – Производство! В селе на сходе решили водопровод отключить, – пояснил Степаныч. – Энергетики выставили такой счет, что мама не горюй…
– А как же фермеры? Губернатор всюду трезвонит о помощи селу, кредитах…
– Правильно, под эти кредиты у фермеров москвичи скупают все на корню. По бросовой цене. Ты, Николай не слыхал о коммерсанте Назарове? Он с помощью вице-губернатора получает кредиты по сто, двести миллионов на развитие сельхоз предприятий и распоряжается. Так это же бандит, вывернулся из-под расстрельной статьи.
– Да будет тебе наговаривать…
– Это я наговариваю! Ты заедь в Елань, там у меня свояк в райотделе командует, он тебе про Назарова выложит, если захочет… Ток не для газеты. А то и его тут же сомнут. Ты еще про товарный кредит с народом поговори. Соляру весной дают по сорок, а зерно отдай под договор по пять рублей за килограмм. А будет урожай или выгорит все, их не касается.
Рубас выхватил из рук Степаныча коричневую рядовку, втянул носом запах прелых листьев, запах гриба. Улыбнулся, сказал весело:
– Нагнал жути, Степаныч, аж мурашки по коже.
– Ладно, езжай, может, где и найдешь сельский рай.
Если бы не линии электропередачи, то картина из 19 века: в луже посреди улицы купаются утки и гуси. Мычит одинокий теленок. Покосившиеся
Под вечер заехал к Александру Басовину главе крестьянского хозяйства. Басовин пятидесятилетний крепкий по виду и духу мужик вышел навстречу с недовольным лицом, держа в промазученных руках гаечный ключ.
– Привет, Александр! Не прогонишь?
– А это ты… – он смущенно улыбнулся из-за того, что не узнал сразу, – проходи. Летник свободен, располагайся.
Год назад писал о нем для газеты. Басовин рискнул и построил в Балыклее, где давно нет никакого производства, цех по переработке помидоров. Закупил племенной молодняк под кредиты на развитие производства.
– Я под этот кредит заложил всю свою землю, недвижимость… Всё кроме жены.
Октябрь. По-осеннему рано стемнело. За ужином, слегка подначивая Засовина, Рубас спросил, ну и как, заработал свой миллион?
– И два и три заработал бы. Представляешь, закупил семена томатов местной селекции, потому что это настоящий помидор, а не декоративный, голландский. Правда, не такой лежкий, зато вкусный, сахаристый, аж искрится на разломе. Весны не было, была затяжная холодная зима, мучились с рассадой… А в мае, когда высадили наше богатство на сотне гектаров, наступило сразу лето, навалилась необычайная жара. Окучивание, прополка до изнеможения. Потом борьба с болезнями, где «столбор», как приговор суда…
– Это что за столбор?
– Болезнь помидорная. Короче, тяжкий труд на солнцепеке, на ветру, а людям-то надо платить. А для получения кредита требуют справки, поручительства, обязательства. Представь себе, только в начале октября позвонили из Россельхозбанка: «Приезжайте оформлять кредит…»
От коньяка городского Засовин отказался: «Нет, ты лучше моей попробуй, лечебной. На травах настояна».
В зале негромко бубнит телевизор, по программе Время президент выговаривает свите, что надо упростить процедуру подключения к электросетям. Все кивают, как кивали пять, и десять лет назад…
– Видал, опять про чубайсоидов кажут. Я в январе подал в энергосбыт заявление, заключил договор, всё заранее оплатил, а подключения к сетям как не было, так и нет. Сижу на времянке. А у меня одна установка для пастеризации томатного сока тянет полста киловатт в час. Не могу цех подключить.
Приезжали летом на богатых машинах. Начальник главный по сельскому хозяйству Орешкин и с ним целая свита. Ходят по цеху, хлопают по плечу: «Молодец, Басовин! Мы будем тебе помогать». Чем? Электричество по шесть рублей, а солярка по сорок, а кредиты под двадцать процентов.
– Мне в Дубовом рассказали про бандитов Назарова. Мол, ездят по селам…
– Были в прошлом году, они не они, не знаю. Тоже помощь предлагали под семь процентов. Я и потянулся было. А брательник мой, он два года отсидел за драку, нет, говорит – заманиха. Я говорит, этих бандюганов за версту чую.
Балыклей село древнее, в нижней части сохранились дома старинные купеческие, с резным кирпичом по фронтонам, красивые издали, – вблизи обветшалые. Могучие ставни на первом этаже перекошены, кокошники растрескались. В особняках давно никто не жил.