Генерал Деникин. Симон Петлюра
Шрифт:
1) возврат к прежнему немыслим;
2) страна получит государственное устройство, достойное великого народа: вероятно, конституционную ограниченную монархию;
3) конец немецкому засилию и победоносное продолжение войны».
Но бурный революционный поток стремительно потащил российский корабль на подводные рифы. Его новые капитаны плохо держали руль в руках. 18 марта без всякого объяснения причин Деникина срочно вызвали с фронта к военному министру Временного правительства А. И. Гучкову. Проезжая Киев, он услышал выкрики мальчишки-газетчика на перроне: «Последние новости… Назначение генерала Деникина начальником штаба Верховного главнокомандующего!» Эта новость его весьма поразила. И хотя царя на посту Верховного уже сменил М. В. Алексеев, выдающийся военачальник, теоретик и практик, которого он, Деникин, хорошо знал лично, пугали масштабы ответственности, сложность
Новые правители остановили свой выбор на Деникине не случайно. Алексеева они считали «человеком мягкого характера», к тому же ему пришлось долго общаться с Николаем II, что по тем временам компрометировало его. В Деникине импонировали и широко известная его твердость, и доблесть, и решительность, и почти крестьянское происхождение, и его смелая критика бюрократии в печати. Последнее рассматривалось как выражение его левых взглядов, а все вместе, считала новая власть, — залог верности Деникина революции. Такой человек, с одной стороны, мог служить подпоркой неустойчивому Алексееву, а с другой — вызвать доверие к Ставке у российской демократической общественности. Но власть заблуждалась. Деникин не хотел расставаться с любимой строевой работой и подниматься на столь высокую штабную ступеньку, хотя само предложение льстило его самолюбию. Оп долго отказывался в военном министерстве и еще решительнее — при личной встрече с Алексеевым, сразу почувствовав его настороженность и отчужденность. Потом оказалось, что это была естественная реакция Верховного на ультимативное требование Гучкова принять Деникина. А тогда лишь после того, как Антон Иванович, не переносивший в отношении себя какой-либо двусмысленности, заявил Алексееву, что отказывается принять назначение, тот спохватился и переменил топ. «Будем работать вместе, — сказал он, — я помогу вам; наконец, ничто не помешает месяца через два, если почувствуете, что дело не нравится, уйти в первую открывающуюся армию». На том и решился вопрос.
Деникин приступил к работе в Ставке, располагавшейся в заштатном белорусском городишке Могилеве, неподалеку от Минска. Революция, которая, по его словам, «родила бурю и вызвала злых духов из бездны», вынесла его на самый Олимп российской армии, о котором еще недавно он не думал и не мечтал.
Осмысление крушения самодержавия
Падение Российской монархии, одной из старейших в Европе, в считанные дни весной 1917 года потрясло современников. Потомки неустанно пытаются разобраться в причинах свершившегося. А. И. Деникин приступил к их осмыслению, когда на его глазах с грохотом рушились «обломки самовластия», и занимался этим всю оставшуюся жизнь. Объективно, основательно и всесторонне изучал он суть дела, решительно отметая примитивные, лживые измышления о «жидомасонах», «измене», «шпионах», якобы перевернувших былое мироздание (некоторыми это с упоением перепевается по сию пору). Его взгляды и сегодня представляют значительный научный интерес. Показательно, что сам он в 1921 году, представляя «Очерки русской смуты», полагал, что его размышления о тех событиях, особенно о роли армии в них, «должны послужить большим и предостерегающим уроком для новых строителей русской жизни». Он провидчески подчеркивал: «После свержения большевизма, наряду с огромной работой в области возрождения моральных и материальных сил русского народа, перед последним с небывалой еще в отечественной истории остротой встанет вопрос о сохранении его державного бытия».
Крушение русской самодержавной государственности прежде всего, считал А. И. Деникин, было результатом неизбежного исторического процесса, завершившегося Февральской революцией. Многие философы, историки, социологи предвидели надвигавшиеся потрясения, но никто не ожидал, что народная стихия с такой легкостью и быстротой сметет все устои прежней жизни. И правящие классы, ушедшие в сторону без всякой борьбы; и интеллигенцию — одаренную, но слабую, лишенную почвы, безвольную, которая сначала сопротивлялась словесно, а потом покорно подставила шею под нож победителей; и 10-миллионную армию, развалившуюся за 3–4 месяца.
В свою очередь, все это, по мнению А. И. Деникина, было следствием крушения насаждавшейся на протяжении многих поколений идеологии по формуле: «За веру, царя и отечество». Потому что, перво-наперво, к началу XX века пошатнулась веками устоявшаяся религиозность русского народа. «Как народ-богоносец, народ вселенского душевного склада, великий в своей простоте, правде, смирении, всепрощении — народ поистине христианский терял постепенно свой облик, подпадая
Причину падения религиозности в пароде А. И. Деникин связывал с недостатками Русской православной церкви (РПЦ). Многие ее деятели проявляли высокую доблесть и мужество, во в целом она не сумела обеспечить высокую религиозность, создать прочную связь с войсками. Духовные руководители, подчеркивал Антон Иванович, оторвались от парода и превратились в служащих правительственной власти, разделили с нею ее недуги. В войсках голос пастырей замолк с первых дней революции.
Смелая критика РПЦ отвечала действительности. Кризис, поразивший ее несколько столетий до этого, не только не ослабевал, но непрерывно углублялся, а в XVII веке вылился в раскол. Однако косные консервативные руководители не осознавали необходимости реформирования РПЦ. Отказались переходить даже на григорианский календарь, поскольку его разработал Римский папа Григорий XIII (1502–1585), хотя Петр I и ввел своим указом это летоисчисление, по которому давно уже жила вся Европа. В результате все христианские праздники РПЦ отмечает с опозданием. Богослужение совершается на языке, давно забытом паствой. К тому же людям пожилым трудно выстаивать многочасовые проповеди. Пышные одеяния, помпезность украшений, сверкающее золото подавляют и отпугивают бедных и скромных прихожан. Лихоимства, жадность, стяжательство, прелюбодеяния части священнослужителей с давних пор стали объектом осуждения в толще парода. Еще А. С. Пушкин подвергал их беспощадному осмеянию. Ослабление религиозного влияния расчистило площадку для бурного роста социалистических, анархистских, бунтарских, откровенно экстремистских идей.
Вместо того, чтобы критически оценить себя, отцы РПЦ создали атмосферу жесткой непримиримости и нетерпимости к инакомыслию, никому не давая никакой пощады, даже с Л. Н. Толстым, гением русской литературы, стойким приверженцем христианства и его православного направления, не сумели найти общего языка и предали его анафеме, что, между прочим, не только не подорвало его авторитета, но и неизмеримо возвысило в глазах парода. Многие служители РПЦ, распираемые амбициозностью, не видели, что превращаются в генералов без войск.
Пороки РПЦ, отмеченные Деникиным и о которых говорили и до него, продолжают существовать, подрывая ее устои и причиняя непоправимый вред общественному делу. Свято место пусто не бывает. Ныне развитие сект тоталитарного и экстремистского толка и есть попытка заполнить существующий духовный вакуум. Публичное сожжение «еретических» книг, к прискорбию практикуемое РПЦ и сегодня, не помогает делу. В итоге все получается наоборот.
Экстремизм обретает крайние формы, претенциозный патриотизм перерастает в обыкновенный шовинизм и откровенный фашизм.
«Как бы то ни было, — заключал А. И. Деникин свои рассуждения на темы о религии и армии, — в числе моральных элементов, поддерживающих дух русских войск, вера не стала началом, побуждающим их на подвиг или сдерживающим от развития впоследствии звериных инстинктов». Этот глубокий вывод сохраняет свою значимость и по сию пору, обязывает современных религиозных деятелей, государственных руководителей и политиков к его осмыслению, если они действительно хотят извлечь уроки из истории.
Второй составляющей основополагающей формулы, определявшей фундамент самодержавия, являлся царь. Одна из главнейших его опор заключалась в офицерстве и армии в целом. Офицерство верило в своего царя, а гвардейская, дворянская его часть — иступленно, фанатично, с сильным уклоном в сторону черносотенной реакции.
Что касается солдат, по Деникину, то в их среде, вопреки бытующим представлениям, монархическая идея глубоких мистических корней не имела. Но еще меньше они понимали другие формы правления, проповедовавшиеся социалистами разных мастей. В силу консерватизма, привычки «испокон веку», церковных внушений, существующий строй воспринимался ими как вполне естественный и неизбежный. «В уме и сердце солдата идея монарха, — писал Антон Иванович, — … находилась в потенциальном состоянии, то подымаясь иногда до высокой экзальтации при непосредственном общении с царем (смотры, объезды, случайные обращения), то падая до безразличия».