Генерал Деникин. Симон Петлюра
Шрифт:
Мне придется опять вспомнить «Тараса Бульбу» Гоголя. Не судите меня строго: я убежден, что в этой повести куда больше человеческого тепла и горькой правды, чем в пахнущих риторикой рассуждениях гениального художника Ф. М. Достоевского о «слезах ребенка, которые дороже всех успехов цивилизации».
Вспомним еще раз длинного, худого как палка, вездесущего Янкеля, который всю жизнь ходил по проволоке, натянутой над пропастью. Как он вихлял, извивался, приседал и мелко семенил длинными своими ногами в полосатых чулках, чтобы не сорваться и не улететь в бездну! Гоголь не пишет о том, какая орава детишек, сколько другого народу улетело бы вместе с ним. Он выступает вперед, когда над казацкой толпой проносится боевой клич: «Перетопить их всех, поганцев, в Днепре!.. и толпа ринулась на предместье с желанием перерезать всех жидов».
Тогда-то
«Всякий раз, когда евреев освобождали, когда их переставали преследовать (красные, белые, махновцы, — но не петлюровцы — Ю. Ф.), — они демонстрировали свое рвение, предоставляли нам помощь и кров, так как они знали, что армия Петлюры стоит на страже их свободы. В день, когда Украина станет вольной, те же чувства, я верю, будут выражены с полной ясностью, и справедливость восторжествует».
Речи евреев, пришедших на поклон к С. Петлюре, звучали так же, как лепет долговязого Янкеля перед лицом почти неминуемой гибели. По таким бы «речам» писать историю казацко-еврейских взаимоотношений! Но послушаем дальше соратников и соответчиков С. Петлюры.
Генерал-хорунжий Виктор Кущ: «Три воспоминания». Август 1919 г. С. Петлюра принимает делегацию евреев в Белиливце под Казатином, «в том жидовском местечке, в котором останавливались еще два раза» (повезло же местечку! — Ю. Ф.). Старый раввин с седыми пейсами и Торой в руках говорил «долго-долго, и в такт его словам качались бороды его побратимов. От имени жидовского населения выражал он благодарность за тот покой, что воцарился в местечке после прихода украинского войска и властей».
Еще раз даем слово А. Доценко. Когда С. Петлюра узнал о погроме в Проскурове, «он побледнел, его глаза засверкали от гнева. Повернувшись к своим помощникам и офицерам, он воскликнул: «Что вы наделали? За эту пролитую кровь Украина дорого заплатит. Но я с вами рассчитаюсь!» Эта сцена явно противоречит иным показаниям А. Доценко. Но об этом чуть позже.
Итак, Проскуров. В начале февраля красные вынудили Петлюру покинуть Киев, и он перенес свой штаб в Винницу. Как повествуют украинские историки, попутно он постарался избавиться от пробольшевистских элементов, чтобы сделать свою армию более монолитной. Проще говоря, Ангел, Зеленый, Соколовский, Тютюнник и Григорьев временно перебежали к большевикам. Хаос крепчал. Погромы происходили повсеместно. Антанта, прежде всего, Франция, войска которой стояли в Одессе, несмотря на слезы еврейских делегатов, блюла свой нейтралитет и не откликнулась даже нотой протеста или воззванием, адресованным С. Петлюре и его воинству. По мнению А. Марголина, французы могли навести порядок хотя бы в зоне железных дорог, идущих от Одессы на Умань, Винницу и Казатин, но не пошевелили даже пальцем. Евреи, как и 20 лет спустя, были брошены на произвол судьбы и отданы в руки погромщиков.
Чувствуя полную безнаказанность, петлюровцы перешли к массовому ограблению и истреблению еврейского населения. Сценарий был прост: евреи обвинялись в сочувствии большевикам (что, вообще говоря, было бы неудивительно), подготовке восстания, саботаже и т. д.; с них требовали огромную контрибуцию (чтобы потом не рыться среди трупов) и, получив ее, начинали резню.
Проскуровский погром
Рассказ о петлюровских погромах неизбежно приводит нас в Подольскую губернию, в довольно крупный город Проскуров, переименованный в 1954 г. в г. Хмельницкий (с большим основанием его можно было бы назвать
Формально городом руководила Дума, в которой из 50 человек 24 были евреи. Возглавлял Думу поляк Ставинский, городским головой был Сикора. Имелась еврейская самооборона и гражданская полиция. Петлюровцы ее до поры до времени терпели.
Роковую роль сыграли двое: комендант города Киверчук и ставший «знаменитым» командир Запорожской казачьей бригады и фактически 3-го гайдамацкого полка Семесенко. Во время знаменитого погрома ему было всего 22–23 года. В конце мировой войны он служил офицером. Тщедушный полуинтеллигент, неврастеник, больной «дурной болезнью», от которой его вплоть до самого отъезда из Проскурова лечил доктор Абрахам Салитерник.
В городе были расквартированы два полка (15-й Белгородский и 8-й Подольский) — остатки регулярной армии, всего около 700 человек. С ними местное население поддерживало вполне мирные отношения. Приход с фронта бригады Семесенко и 3-го гайдамацкого полка полностью изменил картину. Сразу по прибытии (6-го февраля) Семесенко узурпировал власть и издал «наказ», которым запрещал сборища, демонстрации, митинги и… погромы (!) — под угрозой расстрела.
О подготовке большевиками переворота населению ничего не было известно. День выступления из-за его полной неподготовленности подпольный губернский штаб несколько раз отодвигал, а затем и вовсе отменил восстание, сочтя момент неподходящим. Горячие головы из проскуровского подполья (в основном молодые рабочие) с этим не согласились. Контактов с еврейским населением у них не было. Перед самым восстанием они все же предупредили начальника центрального бюро квартальной охраны Шенкмана, интересуясь его позицией. Как Шенкман, так и его подчиненные возражали против выступления, считая, что его единственным и очевидным результатом станет еврейский погром. Интересная деталь: телеграф обслуживал не только петлюровских атаманов, но и заговорщиков, что говорило о симпатиях к ним.
Как и следовало ожидать, восстание провалилось на первых же порах: солдаты двух регулярных полков, поднятые большевиками, двинулись на станцию, где в эшелонах квартировали петлюровцы, но тех оказалось куда больше, чем ожидалось. Солдаты, не вступая в бой, отошли в казармы или попросту разбежались, равно как и заговорщики. Теперь настала очередь евреев, которые восприняли суету в районе станции как нечто совершенно постороннее.
Атаман Семесенко собрал в ресторане «Сан-Ремо» своих «соратников», устроил им банкет и потребовал клятвы, что они вырежут еврейское население, но не ограбят его, так как грабеж — дело не казацкое. Протест некоторых казаков против расправы с евреями, совершенно неповинными, чуть было не завершился их расстрелом и привел к удалению из города одной сотни, которой командовал человек, близкий к Директории.
Объявив себя верховной властью в городе и окрестностях, Семесенко на какое-то время подчинил себе коменданта-антисемита Киверчука, хотя некоторые свидетели позже высказывали предположение, что, находясь в тени, Киверчук по сути руководил антисемитскими акциями, уступив атаману ответственность за них.
Резня проходила на редкость организованно. Прибыв в зону намеченной акции в конном и пешем строю, имея санитарный отряд для оказания помощи пострадавшим казакам (начальник санотряда доктор Скорник), петлюровцы разбились на группы по 3–5 человек и приступили к делу. Они входили в еврейские дома и вырезали всех поголовно. От предлагаемых им денег небрежно отказывались, иногда даже рвали их, гордо заявляя: «Мы денег не берем: мы за душой пришли». Фактов изнасилования и грабежа зафиксировано мало: это сбивало темп. Стреляли только по убегавшим. В основном резали, рубили, кололи штыками. Закончив в одном доме, переходили в следующий. Зона погрома была оцеплена казаками, что не давало возможности вырваться за ее пределы, но кое-кому все же удалось бежать. Так как погром проходил почти беззвучно, в городе не сразу узнали о происходившем.