Генерал коммуны. Садыя
Шрифт:
— Мелкокалиберные, — согласился Чернышев.
— Слыхал я, будто корреспондент областной газеты к нам едет, — осторожно перешел к другой теме Остроухов. — Все из-за Русакова… Русакову что? Раздавать зерно куда легче, чем отвечать.
— Прикуси язык! — озлился председатель. — То же мне — понимающий нашелся.
Остроухов, побаивающийся Василия Ивановича, язычок прикусил.
Одернуть-то механика Чернышев одернул, но на душе у него было скверно: из головы не выходил корреспондент. «Вот влопались. Теперь разнесут на весь свет, — думал Чернышев. —
Неприязни к Русакову он все же не чувствовал, наоборот, даже жалел его.
Дав кое-какие указания механику, Чернышев пошел на ток к сортировкам. Побаливала голова, словно с похмелья, хотя вот уже месяц как он не брал в рот ни грамма…
Как же быть с Русаковым? Вот нелады так нелады…
И вспомнились Чернышеву дни, когда агроном еще не был секретарем парторганизации. Волнов тогда хотел перетащить его к себе, и он, председатель, чего греха таить, всячески содействовал такой идее. Уж очень был ершист агроном. Получилось же неожиданное: партком рекомендовал Русакова секретарем колхозной парторганизации. Чернышев, узнав об этом, первым поздравил агронома по телефону из райкома и тут же поспешил в приемную Батова и выложил свои «сомнения» насчет Русакова.
— Не потянет, боюсь, Русаков. Зеленоват еще. Землю, конечно, знает и любит, чего скрывать. А для секретаря — лучше бы умудренного жизнью… У нас есть люди, есть кого выбрать…
— Значит, не потянет? — задумчиво переспросил Батов, не дослушав Чернышева. — А если подучить?
— Подучить? — Чернышев моментально взвесил в голове все «за» и «против» и решил, что Батову можно подсунуть незаметно нужную мысль. — Подучить, да… Я согласен с Волновым. Прошел бы он у Петра Степановича хорошую школу, закалку.
Сказал и думал: клюнет на это Батов или нет? Вроде клюет. Но подсекать — подожди, сорвется.
— Хорошо, подумаем, — сказал Батов.
«Ну вот, дело сделано, курочка скудахтала, — подумал Чернышев, — можно теперь и в чайную завернуть на кружку пива».
Не удалась «идея» Чернышева. Русаков остался в селе, мало того — его избрали секретарем колхозного парткома.
И вот теперь над ним сгустились тучи… Нет, не простит Русакову Волнов! Сожрет Сергея… Надо же, с кем полез Сергей в схватку! И все от молодости, от непонимания. Вот он, председатель, в каких переделках ни бывал, а всегда сухим из воды выходил. Здесь, брат, своя логика!
Чернышев даже удивился, почувствовав, что жалеет Русакова. Привык, что ли, к нему? Вместо того чтобы осуждать агронома, который все ж подложил ему свинью, он готов его даже защищать. Честный ведь малый-то, за спиной не крутит.
Неужто снимут?
И Чернышев неожиданно изменил свое решение пойти на ток. Он сел в машину и укатил в село. В правлении Клавдии Мартьяновой приказал никого не пускать. И даже в бухгалтерии было слышно, как хрипло кричал он в трубку, названивая Романову, второму секретарю райкома.
17
Волнов зашел к Батову,
— Жарко.
Батов поднял голову и посмотрел на гостя, догадываясь, о чем сейчас будет разговор и мысленно готовясь к нему.
Заговорили о последних событиях — в частности о провокациях неофашистов в Западном Берлине, о погоде, о летних отпусках, и, наконец, Волнов коснулся того, ради чего пришел.
— Послушай, Михаил Федорович, — начал он. — Я не понимаю райком… Речь идет о Русакове. Человек противопоставил себя управлению. Держится нагло… Наши указания подменяет отсебятиной. Что еще надо? До каких пор терпеть? — В голосе Волнова досада. — Кстати, и Чернышев нас об этом не раз просил. Что ты на это скажешь?
Батов молча разбирал бумаги.
— Пора делать оргвыводы, — стараясь сдерживаться, добавил Волнов.
— Коммунисты колхоза, пожалуй, не освободят, — спокойно заметил Батов. И продолжал заниматься своим делом.
— Не освободят? — Волнов удивленно пожал плечами. — Подумаешь, государственный деятель! Значит, следует вопрос подработать, подготовить. Я, конечно, не вправе тебе подсказывать, но просто высказываю свое мнение, по старой памяти.
Батов молчал, теперь поглядывая в окно.
Это стало раздражать Волнова. Он тоже глянул в окно и не увидел там ничего особого, что могло бы привлечь Батова. Двор как двор, посыпан песочком…
— Что ж молчишь, Михаил Федорович? Жалко с Русаковым расставаться? Понимаю, твой выдвиженец. — Волнов сел на диван. — Неудобно признаваться в ошибке, так, что ль? Понимаю. Я тоже ведь за ним, как за тузом каким, полгода ездил — все тогда к себе хотел взять. Слава богу, не взял.
Батов по-прежнему молчал, обдумывая что-то.
— Я не могу понять одного, — с усилием сказал Волнов, повернувшись к Батову и искренне смотря ему в глаза. — Кого мы защищаем? Русакова! Понимаешь — Русакова, который дурно влияет на людей. Если хочешь, он уже разложил Чернышева. Хороший председатель был, умница. А теперь одним глазом глядит сюда, другим — на Русакова. Скажите, пожалуйста, предпочтение отдано занятым парам! А что мы скажем области? А райком спокоен, райком беспечен!
Руки Волнова искали, чем бы заняться. Вынул коробку со спичками, стал ломать спички… Так и не смог успокоиться: мысли бежали, совершая все тот же круг.
— Не освободят колхозники Русакова? Будут защищать? Даже странно… Возьмем, скажем, чистые пары… Чистые пары помогают уменьшить напряжение в период полевых работ. Вот уже несколько лет хозяйства области не выполняют плана сева озимых из-за недостатка влаги на занятых парах. Весной приходится пересевать, нагрузка на каждый агрегат в это время огромная. Не зря, не зря нацеливают теперь в области на чистые пары… А у Русакова опять свое. Все делает наоборот, прямо — сладу с ним нет.
Батов все еще молчит, и это беспокоит.