Генерал медицинской службы
Шрифт:
Чуть выпуклые водянистые глаза на красно-кирпичном лице Геймана сузились:
— Говорите, мой голос напоминает взрыв новой бомбы? Ваши слова, господин рейхсарцтефюрер, производят впечатление. Уж не появилась ли она и впрямь, эта бомба?
Блюменталь сдвинул брови:
— К сожалению, нет… Изготовить ее не просто… Физики до сих пор возятся с изотопами урана…
Оба помолчали.
Еще будучи студентом Берлинского университета, Блюменталь подружился с Гейманом — сыном фабриканта, которому миллионы его отца прекрасно заменяли отсутствие титулов. Именно деньги отца позволили ему попасть в круг студентов, выходцев из прусского юнкерства,
Молчание Геймана и Блюменталя прервала фрау Блюменталь, сорокалетняя полнеющая блондинка. Гейман учтиво поднялся с кресла.
— Здравствуйте, профессор, — фрау Блюменталь протянула Гейману унизанную перстнями руку. Потом повернулась к мужу:
— Обед готов!
— Прошу, коллега, — поднялся с кресла Блюменталь.
Обедали втроем в уютной столовой. Фрау Блюменталь отослала человека, прислуживающего за столом, и принялась хозяйничать сама. Возможно, муж и гость коснутся в разговоре темы, о которой вовсе незачем знать слугам.
Тоненько звякнули хрустальные рюмки, задвигались тарелки с закусками…
После обеда хозяйка внесла кофейник. Отпивая мелкими глотками горячий кофе, Гейман поинтересовался:
— Как работает у вас мой бывший ученик доктор Штаркер?
— Выше всякой похвалы: предан фюреру и науке!
— Да, этот молодой ученый подает большие надежды, — согласился гость, вытирая салфеткой мясистые губы.
Блюменталь поднялся из-за стола.
— Я приглашаю вас, коллега, посмотреть наш институт.
…Пока знакомый нам «мерседес» с зашторенными стеклами доставляет ученых мужей в бактериологический институт, что расположен недалеко от Познани, мы познакомимся с молодым доктором Гансом Штаркером, о котором так лестно отзывались хозяин и гость.
Ганс Штаркер входит в игру
Еще три месяца назад Ганс Штаркер не мог и предполагать, что все так сложится.
С самого начала войны молодой ученый лелеял мечту помочь силам, бесстрашно вступившим в единоборство с фашизмом. Немногочисленные берлинские друзья Штаркера время от времени подавали голос из подполья, куда пришлось уйти всем немецким коммунистам и антифашистам.
Ганс был на особом счету у подпольщиков, возлагавших на талантливого ученого большие надежды. Работая в лаборатории профессора Геймана, он находился вне всяких подозрений и мог передавать в подполье все, что касалось чудовищных замыслов бактериологической войны.
Именно друзья подсказали Штаркеру: хорошо бы проникнуть в бактериологический институт в Познани, в самое логово рейхсарцтефюрера Блюменталя, и теперь молодой ученый строил варианты этой опасной и трудной операции.
Ганс родился в Советском Союзе. Его отец — Альфред Штаркер, инженер, работал на одном из заводов Урала. То, что отец был не только инженером, но и тайным агентом старой немецкой разведки, Ганс и не подозревал. Отец восторженно встретил приход к власти фашистов и дал понять, что будет работать и на третий рейх. Нацисты приняли во внимание желание Штаркера-старшего, и соответствующие органы поручили ему собрать сведения о военных
Немец по рождению, он говорил по-русски едва ли не с четырехлетнего возраста так, что трудно было придраться. Семи лет пошел учиться в русскую школу (опять же с ведома фашистской разведки). От родителей Ганс унаследовал чисто немецкую аккуратность. В школе отличался прилежанием. Немецким языком владел столь же успешно, как русским. Порой мать Ганса, фрау Марта, возмущалась тем, что отец позволяет сыну близко общаться с русскими мальчишками, но отец не уставал повторять о пользе подобных знаний…
— Мы с тобой не очень богатые люди, — говорил он. — И мы не сумеем дать сыну высшее образование в Германии. Но тут, в Советском Союзе, он бесплатно окончит любой технический вуз. Станет инженером и будет получать на том же заводе, где я работаю, большое жалование. Накопим с ним денег и уедем на родину…
Фрау Марта успокоилась. Она всегда мечтала о богатстве.
Прививая вкус сыну ко всему русскому, отец, не обладавший большим воображением, не догадывался, что любознательный мальчик, общаясь с пионерами, впитывал в себя совершенно другое мировоззрение.
В 1934 году органы государственной безопасности отметили в своем досье, что инженер Альфред Штаркер проявляет слишком большой интерес к объектам, которые не входят в сферу его инженерной деятельности. Директор завода деликатно сказал Альфреду Штаркеру, что он очень благодарен ему за работу на заводе, но… на его место приехал свой — советский инженер. Надо же растить и своих специалистов!
Штаркер побледнел: рушились его планы. Надо было уезжать в Германию.
И вот в 1934 году семья Штаркера вернулась на землю отцов. Этой родины Ганс не знал. Он не мог принять нацизма, но, уступая настояниям отца, вступил в «Гитлерюгенд». Чтобы не казаться среди воинствующих юнцов белой вороной, Ганс маршировал под дробь барабанов, но все чаще ловил себя на мысли: во имя чего?..
Блестяще окончив медицинский факультет Берлинского университета, он, как сын благонадежного отца, выдворенного большевиками из Советского Союза, очутился в епархии профессора Геймана и вскоре стал его любимым учеником. Пытливый и энергичный молодой врач нравился Гейману.
«Чего это я понадобился шефу, ни свет ни заря?» — размышлял Ганс, направляясь в то утро в лабораторию.
Поднявшись на второй этаж, позвонил. Дежурный бактериолог остановил на нем покрасневшие от бессонницы глаза:
— Что стряслось, Ганс?
Штаркер пожал плечами.
— Пока еще не стряслось. Доброе утро, Франц. Шеф получил шифровку из Познани и поднял меня телефонным звонком с постели. А я….
Он не успел договорить, в дверях пропускника возникла тушеобразная фигура шефа.
— Не удивляйтесь столь раннему вызову, мой друг! — сказал Гансу профессор Гейман. — Сегодня мы начнем не с обычного осмотра пробирок и морских свинок… Прошу ко мне!
В кабинете он вручил Штаркеру расшифрованную радиограмму с таким торжественным видом, словно делал это по поручению самого господа бога. Содержание радиограммы было кратким: «Направляйте Ганса Штаркера Познань».