Генерал Панк. Дилогия
Шрифт:
— Не надо, — испугался Чумп и спешно шмыгнул за широкую спину паладина. — Я лучше буду в слезах просыпаться. Я такой нытик, такой сентиментальный!
Генерал же, вытянувшись во фрунт, четким движением метнул ладонь к голове — и, чудное дело, страшила на дюне ответствовала похожим жестом.
— Свой пельмень, военнообязанный, даром что стрекузнечик, — снисходительно сообщил Панк. — Но все-таки не наш мир. В нашем я всяку тварь, способную за топор ухватиться, безо всякой монстер мануалы распознаю. Тем более таких видных, многолапых… Эх, бывай, таракашка! Жми дальше, штурман, у меня уже брюхо подводит, а на колбасу,
— Ну и переборчивые вы, — скривился Бандерлог, и прозрачные стены вновь сомкнулись вокруг гоблинов.
Вновь понеслась звездная круговерть, на каком-то лихом вираже мелькнула, слегка искаженная переливами кокона, громадная драконья башка, разинула пасть, дохнула огнем, бессильно разбившимся о хрустальную стенку, даже не заставив ее запотеть…
— Стой, проехали! — завопил генерал, едва чудовище осталось позади. — Наш дракон, родной, узнаю по прикусу! Вертайся!
Сообщество однако дружно возроптало. Генерал узнал, что совсем не наш дракон, и близко не похож, наши самые здоровые от силы вполовину этой зверюги. Что даже если и наш, то на хрен такое счастье, лучше уж к тем, которые урук-хаями ругаются, тех и бить как-то очевиднее, и бабы у них приятные («…Ах ты мерзавец! Все о бабах!..»). Что, надо полагать, тут еще междумирье, а не мир, так что ежели правда вытряхнет тут, и окажется что еще не доехали — то даже прибив дракона как-то еще дальше выбираться, не каждый же божий день в бога баклажкой попадешь, к тому же наливка кончилась, и баклажки с ней вместе, а пустыми бурдюками не больно-то пошвыряешься… А орк ничего конструктивного не возразил, зато просто завыл в неподдельном отчаянии. В общем, никакого почтения к авторитету! Панк надулся было, как мышь на крупу, и хотел было разразиться возмущенной речью о том, что ему-де виднее, поскольку он идейный вдохновитель всего предприятия, а впридачу еще и мир повидал и лучше всех знает… но тут кокон опять разлетелся в клочья, и выяснение пришлось отложить до лучших времен.
На сей раз во все стороны, насколько хватало глаз, раскинулась бескрайняя степь, с одного боку багрово подсвеченная восходящим солнцем. Подсвеченная оной иллюминацией, к посетителям неспешно приближалась троица верховых. То ли зрелище выпадающих из межмирья гоблинов было им не в новинку, то ли удивить их вообще чем-либо было трудно, но ни один из них не дрогнул, не запнулся и курса не сменил.
— Вот, эти уж совсем ваши! — радостно заявил бог, по всему уже замаявшийся таскать генеральскую братию по мирам. — Точно как вы, вон тот, что по центру, прямо вылитый ты, генерал Панк. И кольчуги, кольчуги! Ты кольчуги просил, вот они.
Троица всадников, признанная богом за своих, вернее гоблинских, быстро, но без суеты приблизилась. Надо отдать должное божественной наблюдательности — некоторое свойство с правильными, реальными, душевными гоблинами в них и правда присутствовало. Правда, двое из них были украшены бородами на зависть любому хумансу и даже большинству практикующих магов, которым, как известно, такими мелочами как бритье заниматься обломно и некогда. У третьего бороды не водилось, и сам он был, хоть и отменно крепок, но все же не столь массивен в кости. Видимо, он сильно комплексовал по поводу безбородости, потому что прикрывал
— Где-то я их уже видел, — раздумчиво протянул за генеральским плечом Кижинга. — Или не их? Но каких-то совсем таких же.
Трое подъехали вплотную, остановив коней в трех шагах. Генерал демонстративно сложил на груди ручищи и огляделся по сторонам. Справа унылой жердью торчал Хастред, опираясь на рукоять черного топора; похоже, великим своим умом книжник смекнул, что о книгах ему тут беседовать не с кем. За ним маячила эльфийка, надменно вскинувшая голову, и равнодушный ко всему на свете Зембус. Слева нарисовались Кижинга и Вово, и генерал с удовлетворением заметил, что в плечах его штатный бугай таки существенно пошире самого кряжистого из конников. В общем, было о чем пообщаться. И чем. И кем.
Центральный всадник, самый плечистый и бородатый, а также обладающий солидным брюхом, распирающим кольчугу изнутри, некоторое время присматривался к вышедшим из леса, обдавая с высоты плотным ароматом жареного лука, наконец с сомнением шмыгнул носом, утерся кольчужным рукавом и проревел гулким пропитым басом:
— Ой вы гой еси!
— Чего? — озадачился генерал и пихнул локтем Хастреда. — Как он нас?.. Кем он нас?.. Может, сразу в рыло, для ясности?
Книжник окинул тоскливым взором предлагаемое рыло, вполне сравнимое габаритами с тем, коим природа оделила Вово, и ясности не возжелал ну вот совсем.
— Сами вы… такие, — ответил он дипломатично.
Бородач озадачился ничуть не меньше, переглянулся с соседом справа (тот неудержимо нахмурился и покачал головой то ли с неодобрением, то ли отрицая, что он в ряду прочих еси гой), с соседом слева (тот издал кокетливый хихик в кулачок — впрочем, в кулачок размером с детскую голову) и продолжил свою речь воззванием:
— …Добры молодцы!
— Это точно нам, — пояснил Хастред генералу с немалым облегчением.
— И красна девица, — звонким голосом добавил безбородый по левую руку от главного, бросая призывный взор из-под длинных ресниц на эльфийку. Тайанне ошарашенно повела плечами и даже не нашла, чем с толком обругаться.
— И идолище поганое! — сурово подвел итог правофланговый верзила, сверля недобрым взглядом мрачного орка.
— Совсем нам, — окончательно успокоился книжник. — Не иначе как братья Древние, в темноте лучше нас видят! И что девица красная, разглядели, хотя я бы сказал оранжевая, но это частности, и даже в душу паладину заглянули.
— Чего это я поганое? — возмутился Кижинга. — Не нравится — не ешь, а если язык во рту не помещается, так я и без обзывательства подрежу!
— Он, наверно, имел в виду «похабное», — успокоил Хастред. — Примитивный язык, бедный лексикон, неразвитая диалектика. Чего с них взять, вон каким мхом обросли.
— Вы ответьте мне, калики перехожие! — воззвал центральный, похоже существенно уязвленный столь легким к нему отношением. — Отчего ж по степи вы блуждаете?
— Словно тати! — обрекающее громыхнул недоброжелательный правый.
— В нощи, — внес окончательную ясность в ситуацию левый и заливисто захихикал.