Генерал Раевский
Шрифт:
— Никак французы! Идут по дороге прямо на нас!
Доктор побледнел, застыл в углу.
— Сколько их? — спросил Раевский.
— Цельная колонна! Сотни две, а может, и более! Что делать прикажете?
— Поезжай!.. Их главного пригласи. Скажи, что генерал требует.
Послышались голоса, и карету окружили французские солдаты. Распахнулась дверца, заглянул какой-то начальник.
— Заходите, заходите! Я везу больного! — преодолев оцепенение, сказал по-французски Виллие, и офицер послушно протиснулся внутрь кареты.
С первого взгляда нельзя было определить, кто он такой: на голове треух, на плечах драная шуба. Лишь голубые форменные
— Капитан Лафонтье, — произнёс он простуженным голосом.
— Капитан! — заявил вдруг больной. — Я генерал. Мой отряд в получасе отсюда. Встреча с ним не обещает вам добра. Надеюсь, понятно? Обещаю сохранить жизнь, если немедленно сложите оружие.
— Я посоветуюсь...
— Вы начальник, вам решать, как поступить.
Раевский выставил из-под бурки пистолет.
— Пусть будет плен! — воскликнул француз. — Мы сдаёмся.
Через несколько дней Николая Николаевича доставили для излечения в родное поместье Каменку, близ Киева.
Уход и забота жены и близких благостно сказались на состоянии больного. Дело пошло на поправку. В поместье был и любезный дядюшка Александр Николаевич.
Однажды, когда Раевский уже заговорил о возвращении в армию, чтобы продолжать сражаться против Наполеона, Александр Николаевич подал ему письмо.
— Прочитай, Николай, и ты поймёшь, кто выручил тебя из беды.
С волнением тот развернул лощёную бумагу и прочёл:
«Милостивый, государь мой, граф Александр Николаевич!
По письму Вашего сиятельства от 11-го сего месяца о болезни г. генерал-лейтенанта Раевского доводил я до сведения государя императора, и его Величество Высочайше указать соизволили позволить ему прибыть в Киев до выздоровления. Уверения Вашего сиятельства касательно невозможности прибыть ему к армии напрасны; я знаю его за усерднейшего слугу монарху и ревностного сына Отечеству, который без крайности не потеряет и минуты, предстоящей к пользе общему плану, и потому уверен, что в настоящее время г. Раевскому Киев столь же тягостен, сколько всегда приятно ему быть на поле славы. И мне более не остаётся, как сожалеть о временной потере столь известного по храбрым делам своим генерала. С истинным почитанием в таковой же преданности честь имею быть, милостивый государь мой, Вашего сиятельства всепокорнейший слуга
Князь Михайло К. Смоленский,
г. Плоцк».
— Теперь ты знаешь, кто спас тебя от хвори. Письмо можешь взять и беречь его... — произнёс граф Самойлов.
Николай Николаевич поспешил с отъездом.
Часть пятая
В ЗАГРАНИЧНОМ ПОХОДЕ
«Битва народов»
На рассвете экипаж, в котором ехал генерал, подкатил к застывшему Неману. За рекой начиналась земля Польши, на которую перенеслись боевые действия против отступившей армии Наполеона.
Глядя на замерзшую реку, Раевскому вспомнилось стихотворение поэта-офицера Батюшкова. Он служил в штабе Кутузова, умело сочинял вирши, о которых Пушкин позже отзывался с похвалой.
В Каменке больной Раевский прочитал в рукописи стихотворение Батюшкова о переходе русских войск через Неман 1 января 1813 года:
Снегами погребён, угрюмый Неман спал. Равнину льдистых вод, и берег опустелый, И на брегу покинутые сёла Туманный месяц озарял. Всё пусто... Кое-где на снеге труп чернеет, И брошенных костров огонь, дымяся, тлеет, И хладный, как мертвец, Один среди дороги, Сидит задумчивый беглец Недвижим, смутный взор вперив На мертвы ноги. И всюду тишина...Там, у Немана, Раевскому действительно представился французский солдат, покинутый ушедшей с российских просторов армией.
Как ни спешил генерал представиться главнокомандующему, однако застать в живых Михаила Илларионовича Кутузова не успел. 16 апреля 1813 года он умер в небольшом силезском городке Бунцлау. Совсем обессиленный, он тем не менее продолжал командовать, уверенный в успехе предпринятого заграничного похода.
С большими почестями прах Кутузова был похоронен в Казанском соборе в Петербурге. «Великая для всего Отечества потеря. О нём плачет вся Россия», — писали в те дни современники.
В Бунцлау позже был воздвигнут памятник с надписью: «До сих мест довёл князь Кутузов-Смоленский победоносные российские войска, но здесь положила смерть предел славным дням его. Он спас Отечество своё, он открыл путь к избавлению народов. Да будет благословенна память героя».
Раевского принял Барклай-де-Толли:
— Принимайте под своё начало гренадерский корпус.
— Гренадерский корпус? Не ослышался ли?
Таких пехотных формирований в русской армии не было. Имелись полки, дивизии, в которые зачислялись крепкие, сильные солдаты, способные не только владеть штыком штуцера и метко стрелять, но и далеко метать совсем не лёгкие гранаты, поражая неприятеля в ближнем бою.
— Вы не ослышались, — пояснил главнокомандующий. — Предлагаем вам командовать новым корпусом. В нём три дивизии, солдаты уже прошли начальную выучку.
Николай Николаевич, конечно же, не стал возражать. Руководить он привык, подчинённые в него верили и весьма уважали.
Первой битвой, в которой генералу Раевскому пришлось командовать гренадерским корпусом в заграничном походе, была битва под Бауценом. Имея численное превосходство, французские войска вынудили союзные армии отступить. Потери с обеих сторон были значительными: французы потеряли 18 тысяч человек, союзники — 12 тысяч.