Генерал Снесарев на полях войны и мира
Шрифт:
3
Декабрьским ранним утром Снесарев прибыл в Бенарес, священный город с полутора тысячами индусских храмов, город Шивы, в котором и буддизм и особенно магометанство оставили свои следы. Именно здесь двадцать пять столетий назад Будда произнёс первую свою проповедь…
Снесарев на протяжении всей жизни будет так или иначе обращаться к имени создателя самой кроткой религии на земле, пленившей не только азиатские этносы, но и скифов, и бактрийских греков. Через десять лет он в газете «Голос правды» выступит с небольшой заметкой о прахе Будды, который якобы был найден в северо-западной Индии близ Пешавера, бывшего столицей во времена правления скифского царя Канишки, который был для буддистов (их в начале девятнадцатого века насчитывалось четыреста миллионов) что для христиан римский император Константин.
Молодой индус,
А более всего поразил и запомнился на чёрном камне сидящий у ворот храма старик, весь в белом, с красивой посадкой головы, с длинной белой бородой, с куда-то устремлённым взглядом. В недвижно-одинаковой позе, с глазами, видящими не суетное движение толпы, но что-то далёкое и высшее, — таким его застал русский офицер и заходя в храм, и через три часа выходя. И когда он спросил у проводника, долго ли ещё почтенный сиделец пребудет в застылом положении, тот ответил, что белый старик на одном месте и в одном положении пребывает уже десятки лет. Снесарев тогда подумал о Ниле Столбенском, Серафиме Саровском и подумал ещё, что у каждого народа, верно, есть свои пророки, призванные в мире что-то наисущее увидеть, что-то изменить к лучшему, быть может, не действием, не речами, а именно великим сидением и молчанием.
Пророки по-разному являют себя в разных уголках земли. Гаутама Будда, Шакьямуни, должный бы взять меч как сын царский, никогда его в руки не возьмёт, уйдёт и от пестрой, сверкающей яви царского двора; не столь и длинные речи оставит ученикам Просветленный; зато найдёт высшее в нирваническом состоянии, среднем меж бытием и небытием. Существуют сотни рассказов о перевоплощениях Будды, но вместе с тем он един, и «Дхаммапада», начертанная его учениками, предложит один из духовных вариантов никогда до конца не постижимого бытия.
На Снесарева произвела неизгладимое впечатление буддийская символическая картина «Колесо всего сущего» — некая метафора извечной суеты сует, изображающая человеческую жизнь со всеми её искушениями, падениями и разочарованиями. Индийская философия — сколь неповторима она, и Снесарев не раз сожалел, что не имел времени осмыслить её во всей возможной для отдельной человеческой личности полноте.
4
Уже находясь на Цейлоне, в ожидании парохода Добровольного флота, он снова и снова переживёт, сердцем и мыслью повторит путешествие: оставленная людьми Хараппи — колыбель одной из древнейших человеческих цивилизаций, и уже незабываемые города, каждый из которых эхо времён: Гильгит, Сринагар, Равалпинди, Сим-ла, Амритсар, Амбала, Дели, форт Агра, Бенарес, Калькутта; а также железная дорога вдоль великой реки Ганг.
Когда он направлялся в Индию, он знал общий и весьма приблизительный исторический очерк Индостана, его времён, племён, имён. Он знал о путях, какими шли арии, войска более поздних завоевателей — Александра Македонского, Чингисхана, Тамерлана, Бабура, знал о главных религиях и главных событиях самого большого на земле тропического полуострова, попадались ему в руки и «индийские» книги Жаколио, Блаватской, Киплинга, но одно дело — знать и видеть заглазно, совсем иное — увидеть воочию повсюдно удивляющий,
И что же было главное в его впечатлении? Богатейшая страна. Древнейшая цивилизация. Трудолюбивый народ. Но так или иначе угнетаемый и обираемый. Семьдесят миллионов голодающих, словно в доисторические времена, словно не на пороге двадцатый век с его огромными техническими достижениями! А кто считал миллионы тех, кто, кроме повязок на голове и бедрах да деревянной чашки, ничего не имел, ничем не владел и не надеялся владеть! Удручающая бедность, тьма нищих, фокусы нестерпимо, тленно пахнущих факиров, «огромное смрадное болото» каст, против которых проповедовал еще Шакьямуни, великий Просветленный, великий Будда, да прошли тысячелетия, а касты всё ещё живы…
Искусно отлажена машина колониальной администрации. И почему-то вспоминались — с фотографической точностью стояли в глазах — картины Василия Верещагина «Расстрел сипаев» и «Английская казнь в Индии», последняя была воспроизведена в индусской газете (и в Лахоре нечаянно попалась на глаза Снесареву) с надписью «Скопирована с оригинала картины великого художника Верещагина». Незадолго до того именно Верещагина художественный критик Стасов риторически вопрошал: «И зачем нужно было, чтобы лучшие уголки земли, чтобы все красоты мира были исполосованы насилием точащего зубы купца и заклеймены хищничеством бездушного чиновника?» А ещё ранее Верещагин писал Стасову: «Замысел моих картин: история заграбастания Индии англичанами. Некоторые из этих сюжетов таковы, что проберут даже и английскую шкуру».
В конце девятнадцатого века, когда Снесарев с севера на юг вглядывался в плодороднейшие индийские пространства, Индия голодала. Россия чуть раньше тоже голодала, да и никогда не могла похвастаться повсеместной сытостью и достатком, но на индийскую беду откликнулась. Ставропольский помещик Н.Н. Безменов обратился к царским властям с просьбой разрешить сбор пожертвований. Сбором пожертвований занялись «Новое время», «Петербургские ведомости».
Северная держава — так в Индии называли раньше Россию. Индусы ждали, что придёт северный Белый царь и освободит их от англичан. Да ведь и затевался такой поход в краткое Павлово царствование — в союзе с Наполеоном (ровно за сто лет до того, как Снесарев оказался в Индии); и даже чуть ранее, когда ведомые Платоном Зубовым русские войска подступили к Тегерану, хотя, разумеется, не Тегеран представлял крайний интерес для Российской империи и императрицы Екатерины Великой; и позже разрабатывались планы выдающимися военачальниками и военными теоретиками. И всё же… Русь, поскольку она Святая, Небесная, земное счастье даже у себя не обустроит, как же тут быть с другими землями? Хотя наш народ при продвижении в другие земли во многом себе отказывал, а окраинам помогал. Но в любом случае у исторической встречи России с Индией единственный путь — взаимопонимание, а не завоевание. Тихая улыбка добра, а не шумный барабан зла. Донской цветок мог бы украсить кашемировую шаль. Во всяком случае, русский путешественник и купец Афанасий Никитин, первым из соотечественников побывавший в Индии, не чувствовал себя чужим среди индусов, буддистов, мусульман.
5
На стыке девятнадцатого и двадцатого веков Индийский океан бороздили суда русского Добровольного флота — курсировали «Киев», «Владимир», «Москва», «Херсон». С Цейлона, из Коломбо, на одном из «добровольных» пароходов Снесарев отплывает к родным берегам.
Он, конечно, не мог знать, что именно с Цейлона примерно в то же время отправлялись в родные Палестины его земляки, уроженцы чернозёмного края, знаменитые в будущем писатели Иван Бунин и Михаил Пришвин. Бунинскую «Деревню» он прочитает незадолго до Первой мировой войны, поразится её художественной точностью и проницательностью, и хотя деревня, слобода, станица, которые он знал, были куда крепче и благодатней, но «Деревню» своего земляка воспримет как тяжёлый диагноз и горький прогноз. Что же до пришвинского, не могшего быть прочитанным, годами обдумываемого и переписываемого произведения-«поражения» — романа «Осударева дорога» с лежащим в основе северным Петровым путеустроением, то через десятки лет Снесареву самому придётся испытать, что собой представляет такая дорога в большевистской модификации. Учиться было у кого, Петров размах вызывает соблазн и через века. Пришвинская запись: «Узнал, что Пётр ехал по осударевой дороге, а за ним везли виселицу». Осударева дорога меж Балтийским и Белым морями по карельским топям и трясинам была вымощена не только изрубленными лесами, но и крестьянскими костями.