Генерал террора

Савеличев Аркадий

— Я выслушал вас, господа. Единственное, в чём вы меня убедили: промедление в нашем деле смерти подобно. Да! Я тоже думал ещё пару дней дать на подготовку. Вижу — нельзя. Надо выступать. Пока, — кивнул он полковнику Бреде, — не подошли ваши любимые латыши. Пока кочегарят на сырых дровах бронепоезда. Пока красные военлёты ищут керосин для своих этажерок. Пока ваши красные пошехонцы, — Патину, — не собрались все на вашей любимой Шексне. И пока вслед за вашей связной... — новый кивок Патину, — не начали хватать и всех остальных. В единственном согласен: что-то не нравится и мне Рыбинск... Где наш любимый доктор? Почему и он не вышел на связь? Вы видели его, Патин?

— Видел вчера вечером и, ничего конкретного не говоря, просил быть утром наготове. Но проснувшись, даже очень рано, на своей барже, уже не застал его дома.

Несчастная Авдюша не могла ничего вразумительного объяснить. Лишь одно: вместе с ним исчез и дорожный саквояж, где петербургский доктор держал все свои ценности и деньги...

— Да, странно, — не скрыл своего удивления разучившийся удивляться Савинков. — Но! — чуть возвысил он голос. — Доктора — найти. Хотя бы для нашей кровушки... Не морщитесь, господа. Вы хотели бы без крови захватить такой город, как Рыбинск? Со всеми его пристанями? Хлебными и армейскими складами? А главное — складами артиллерийскими? Нет, господа, так не бывает.

Он опять сел за стол в полнейшем общем молчании и докончил совсем кратко:

— Общее военное командование принимает на себя, конечно, полковник Бреде. Но я — принимаю решение. Сегодняшней ночью. Ровно в два часа. По плану, который ещё раньше представлен полковником Бреде. Тут ничего не могу добавить, полностью доверяю военным. Я только смещаю сроки. Счёт не на дни — на часы. — Он щёлкнул крышкой своего старинного брегета. — Значит?.. Конного нарочного — на Гиблую Гать. Пешим переходом они едва успеют к утру, а с пароходами возиться некогда. Поручик Патин и юнкер Клепиков? Вам — оповестить и отдать мой приказ всем допущенным до этого секрета командирам. Как вы знаете, их четверо — на левом я на правом фланге Рыбинска. Особо — поручику Ягужину: не позднее двенадцати ноль-ноль пусть прибудет сюда.

Он оглядел вытянувшихся, застывших своих помощников.

— Есть вопросы? Нет вопросов, — сам себе и ответил. — Остальные детали согласуйте с полковником Бреде. А мне позвольте несколько часиков поспать. Ночь будет трудная... Трудная. Всё! С Богом, господа.

Квартира была в глухой мещанской улочке, ниже пристаней и дальше от соглядатаев; давно приготовленная, просторная и удобная — с дворовым выходом в глубоченный овраг Черёмы.

Кивнув всем на прощание, Савинков ушёл в задние комнаты. Патин и Клепиков, поговорив с полковником Бреде не больше пятнадцати минут, отправились к командирам четырёх основных отрядов. Патин взял на себя низовье Волги, Клепиков — верховье. К Ване-Унтеру сейчас было рискованно пробираться, а поручик Ягужин сам должен был прийти. Его небольшой кавалерийский эскадрон уже скрытно, лесами, выходил к пригородам Рыбинска со стороны Мологи.

«Что же с Капой? — солдатиком бегая с поручением Савинкова, неотступно, тревожно думал Патин. — Выстрелов на той стороне Волги не слышалось, сдаться без боя Ваня-Унтер не мог, значит... Значит, дело дрянь. Где-то вляпалась глупая Капа...»

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ВОЛГА В ОГНЕ

I

олковник Бреде должен был взять артиллерийские склады и с пушками продвигаться к центру города, Савинков, удерживая до его прихода город, — двигаться навстречу. Рыбинск вытянулся вдоль Волги; штаб 12-й Красной Армии во главе с Геккером оказывался между двух огней. При этом существовала жёсткая договорённость: город начнёт своё открытое выступление после первых орудийных залпов. Раньше — нельзя. Основные офицерские формирования, успевшие подойти с Гиблой Гати и окрестных лесов, были отданы полковнику Бреде для первого решающего удара. В городе невозможно сосредоточить крупные силы — только малые группы, до поры до времени затаившиеся под развалами догнивающих барж, разбитых купеческих лабазов, под кручами оврагов, ниспадающих к реке Черёме. Они томились на сухом пайке уже вторые сутки. Да ещё вопрос: не обнаружены

ли? Выступать должны все в полном офицерском или солдатском обмундировании, со знамёнами штурмовых отрядов — красный огонь на чёрном поле; в подсветке — белый орёл на скрещённых мечах. Нервная дрожь пробирала при виде такого знамени. Савинков знал это ещё в бытность своего недолгого комиссарства. Именно тогда с согласия генерала Корнилова он организовал штурмовые батальоны под таким знаменем и первый из них вёл в атаку под Тарнополем...

Здесь — Рыбинск. Город северный, волжский. Но, в сущности, что менялось? Старые знамёна не тускнели.

— Проследите, — наказал и Клепикову, и Патину, — чтоб все были в полном параде. Мы — не красная рвань. Мы — офицерская Россия.

Разумеется, переодеваться не разрешалось до самого последнего часа. Но кто знал этот час? Только командиры батальонов, если можно назвать батальонами сводные отряды в сотню штыков. Да и штыки были не у многих: полагались на захват оружейных складов. А пока — наганы, браунинги, маузеры. Даже будь в достатке винтовок — как их провезёшь в Рыбинск, заранее не обнаружив себя? Несколько немецких ручных пулемётов и гранаты были отданы в распоряжение полковника Бреде.

Савинков, переодетый в полувоенный френч времён Корнилова, довольствовался старым браунингом и военным наганом. У Патина — то же самое, да ещё винтовочка со срезанным стволом. Как ни облагораживай название, а всё равно — разбойничий обрез. При виде Патина, явившегося из задней комнаты в форме пехотного поручика и при таком куцем винтаре, Савинков сдержанно похмыкал:

— Хорош поручик!

— Уж какой есть, — обиделся Патин.

Но времени для обид не было: со стороны артиллерийских складов вдруг резанула крупная пулемётная очередь. Явно с максима. В ответ зацокали винтовки. Савинков переглянулся с Патиным и несколькими окружавшими его юнкерами:

— Почему так рано?..

Отвечать было нечего: до условленного срока, двух часов ночи, оставался целый час. В это время полковник Бреде ещё только скрытно выдвигается к складам... Значит, пулемёты ударили с упреждением?

Подтверждая эту мысль, тоненько затюкали в ответ и немецкие ручные пулемётики. Опасение Савинков до последней минуты держал при себе, но чутьё старого подпольщика несколько дней зудело: происходит, а может, уже и произошло самое обыкновенное предательство... Красные армейцы, беспечно выходившие из штаба 12-й армии — от набережной, из бывшего реального училища, — вдруг как сквозь землю провалились. Даже за жратвой, на свой грабёж, не выходили. Ни единой звезды не замечалось. Появились наспех отпечатанные объявления: «ВСЕ — НА ЗАЩИТУ МОСКВЫ!» С чего бы это? Москву есть кому защищать; Рыбинск с Ярославлем — не ближние ли подступы к большевистской столице? Если знают о присутствии здесь главного российского террориста, не усыпляют ли его ложным разоружением? Не одни же дураки в стане красных. Вон сколько царских полковников и генералов переметнулось! Не говоря о латыше Геккере, даже Брусилов, краса и гордость русской армии, посчитал, что, помогая большевикам своим авторитетом, спасает Россию от иноземного нашествия... Значит, полковник Вреде, воевавший под началом Брусилова, — против него? Значит, Савинков, комиссарствовавший при его преемнике Корнилове — тоже ПРОТИВНИК?!

В голове это не укладывалось. Да и некогда было. В первоначальный перехлёст пулемётов ввязалась густая винтовочная пальба. Что ж, у полковника Бреде до сотни настоящих винтовок, и, судя по всему, они вынужденно, но всерьёз заговорили. Время пик?

— Юнкер Клепиков, — позвал он, отстраняясь от всякого дружества. — Скачите к полковнику Бреде. Узнайте — что там?

— Слушаюсь... господин генерал! — с некоторой запинкой, но без всяких шуток козырнул адъютант, выбегая во двор.

В каретном сарае ещё с вечера было припасено несколько осёдланных коней, украденных кавалеристом Ягужиным у красных растяп.

На окрик выскочил из задних комнат всклокоченный и совсем не военный Деренталь:

— Борис, что мне прикажешь делать?..

Не хватало, чтоб следом за ним явилась, подметая своим малиновым пеньюаром затоптанный пол, и бесподобная Любовь Ефимовна. Он вызвал Деренталя для связи с вологодскими послами. Но как же Люба-Любушка останется одна в Москве? Первые дни Савинкову по-мужски льстило её присутствие, но сейчас было не до того.

— Вы — к поручику Ягужину. Немедленно — конная атака!