Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания

Сухомлинов Владимир Александрович

Одной из таких была госпожа Червинская, которую он обработал так, что сам же называл баронессой Пильц из «Петербургских трущоб». Пустив ее деньги в оборот своих афер, он посадил ее на мель и сделал своим послушным орудием. Так же прекрасно владея иностранными языками, образованная и значительно его умнее, компаньонка была вместе с тем с каким-то мозговым завихрением, до паники боялась собак, и находившее на нее временами нервное возбуждение придавало ей вид умалишенной.

В интересах темных дел у Наталии Илларионовны Червинской создана была пародия на салон, где

собирались недовольные мною такие господа, как, например, полоумный Коломнин с женой, обработанной «баронессой Пильц» как следует. Появлялся там и товарищ председателя Государственной думы Варун-Секрет, личность совсем не двусмысленная, использованная против меня в клеветнических заметках «Нового Времени».

К «салону» принадлежал и полковник Булацель, бывший адъютант военного министра, покинувший эту должность не по своему желанию, а за поступки, неприличные для порядочного человека. Словом, хороший был это уголок для «рандеву» порядочного сброда, пригодного в делах князя Андроникова, для его конторы шантажа и темных дел.

Что касается квартиры – конторы самого князя, то ее посещала масса молодежи, юнкеров, кадет, воспитанников разных заведений, приезжие провинциалы, прибывавшие в столицу для устройства различных дел и осведомленные о деятельности Андроникова и его связях в Петербурге.

Заискивая у митрополита и высшего духовенства, он притворялся глубоко верующим, а на самом деле кощунствовал и был, безусловно, порочным человеком.

На Пасху развозил сановникам фарфоровые яйца, а у себя отправлял даже какое-то своеобразное божественное служение. Перед киотом с образами и пасхальными яйцами зажигал восковые свечи, пускал граммофонные пластинки с церковным пением и самолично читал молитвы с кадилом в руках.

Доигрался Андроников и до высылки из столицы и, наконец, до ареста.

Князь пристроился к какому-то предприятию по доставке мороженой рыбы в Петербург, и когда она прибыла в количестве, превысившем спрос, то Андроников решил разослать ее в виде презентов всем своим знакомым, сильным мира. Получил и я мороженого осетра, которого вернул ему под тем предлогом, что жена была за границей и дома у меня не готовили.

Обиженный Андроников явился и сам рассказал мне с негодованием, что получилось: рыбу развезли из склада, а за небольшим лишь исключением почти всю ее свезли обратно к нему на квартиру. Все эти аршинные и полуторааршинные рыбины загромоздили его жилище, сложенные, как дрова, и начали оттаивать.

От всех знакомых ему сановников он выпрашивал портреты с подписью и ими украшал свое жилище, что должно было поднимать его акции в глазах людей, прибегавших к его протекции и содействию в проведении разных дел. С портретами же моим и моей жены он проделал следующее.

Доступ в семью Константиновичей дал ему, по всей вероятности, мысль задумать аферу в Туркестане, где находился безвыездно великий князь Николай Константинович, занимавшийся делом орошения. Эмир Бухарский предоставил Андроникову участок безводной местности для превращения ее в нечто плодоносное. Для этого требовались средства, которых у Андроникова не

было. Он и стал собирать компанию на акциях, сделав прежде всего участником предприятия самого эмира, на несколько десятков тысяч рублей. Внесли ему свою лепту и некоторые из великих князей, но этого ему было мало.

Когда же я поехал в Туркестан, то князь Андроников, забрав с собой портреты, выехал в Ташкент раньше меня и, расставив изображения мое и жены у себя в номере гостиницы, вербовал акционеров, ссылаясь на то, что и жена военного министра – акционерша, а министр сам на днях приезжает. Когда я вернулся в Петербург из этой поездки, то бывший со мной адъютант, затруднявшийся доложить мне это лично, рассказал моей жене. Она пригласила Андроникова и адъютанта, который князю все это при ней подтвердил, и смущенный князь со своим портфелем исчез.

После этого, конечно, князь Андроников доступа к военному министру больше не имел.

С этой минуты началось то, о чем предупреждал меня генерал Мышлаевский в свое время: Андроников пошел на нас войной и причинил нам много горя.

Эту кампанию против моей жены и меня Андроников повел своей опытной рукой шантажных дел и провокаций. В большом порядке содержался у него архив всякой переписки, справок и документов, служивших ему материалом для анонимок, доносов и клеветнических записок.

Деятельной помощницей его была Червинская, которая одно время, когда была без приюта, приехав из Киева, довольно долго жила даже у нас в доме и знала все входы и выходы. Началось с подкупа прислуги, которая подслушивала, что говорили, кто бывал у нас и многое другое. Все это комбинировалось, подтасовывалось, фабриковались анонимки, клеветой отбивались от нас некоторые из неустойчивых наших знакомых, и все, и вся, что только можно было, восстанавливалось против нас.

* * *

В июне 1915 года, во время заседания Совета министров, фельдъегерский офицер привез мне из Ставки личное письмо государя следующего содержания:

«Ставка, 11 июня 1915 года.

Владимир Александрович!

После долгого раздумывания я пришел к заключению, что интересы России и армии требуют в настоящую минуту вашего ухода. Имев сейчас разговор с вел. кн. Николаем Николаевичем, я окончательно убедился в этом.

Пишу вам сам, чтобы вы от меня первого узнали. Тяжело мне высказывать это решение, когда еще вчера видел вас.

Столько лет поработали мы вместе, и никогда недоразумений у нас не было.

Благодарю вас сердечно за всю вашу работу и за те силы, которые вы положили на пользу и устройство родной армии.

Беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников.

Сдайте пока вашу должность Вернандеру.

Господь с вами. Уважающий вас Николай».

К этому удару я был совершенно не подготовлен, хотя, конечно, видел грозные тучи, надвигавшиеся против военного ведомства. О сообщениях Гучкова с фронта я уже говорил. В январе 1915 года я выдержал жестокий бой в Думе, в защиту управления армией от несправедливых нападений.