Генералы и полковники РККА в плену в годы Великой Отечественной войны
Шрифт:
Между тем вряд ли немцы могли предвосхитить пленение комбрига И. Г. Бессонова, так что, они, скорее всего, имели в виду какого-то иного командира дивизии.
Можно сделать предположение иного рода. Есть вероятность, что речь выше шла все-таки о командире 61-й дивизии Н. А. Прищепе. Основанием для такого вывода служит разведывательная сводка штаба немецкого LIII армейского корпуса за 20 августа 1941 г. В ней дословно сказано: «О судьбе противостоявших корпусу штаба 63-го стр. корпуса, как и штабов подчиненных див., в настоящее время известно следующее:
Ком. 63-го
Начальник штаба – попал в плен
Ia – попал в плен раненым
Ком. 61-й стр. див. ранен (предположительно, попал в плен)…» [67, Fr. 404].
Данный документ указывает, что попавшим в плен командиром дивизии мог быть не кто-нибудь, а только командир 61-й. Вновь обратившись к документам отдела Ic соединений, действовавших против 63-го корпуса, нашел разведывательную сводку за 18 августа 1941 г., составленную в 52-й пехотной дивизией LIII корпуса. В п. 1 говорится: «По окончании успешного для дивизии наступательного сражения приводятся следующие цифры трофеев: 10 000 пленных, примерно 70 орудий, 14 орудий ПТО, 45 тяжелых миномета, 4 зенитки, 15 танков, 100 тракторов, 5 самолетов, сотни транспортных средств, аппаратуры и боеприпасов разного рода. Командир 61-й стрелковой дивизии попал в плен тяжелораненым и был отправлен в лазарет в Рогачев. Его машина попала неповрежденной в руки войск. Подсчет трофеев еще не завершен» [34, Fr. 719].
Из других сообщений и сводок 52-й пехотной дивизии следует, что 18 августа солдаты 1-го батальона 181-го полка проводили зачистки района между д. Руденка и ст. Солтановка. В незначительных стычках и перестрелках они взяли в плен ок. 2 тыс. чел., и захватили знамя 437-го стрелкового полка. В донесении сказано о пленении начальника оперативного отдела 63-го корпуса, но о командире 61-й дивизии не говорится ничего [103, Fr. 573]. Возможно, его захватили на другом участке боевых действий, информация о чем не сохранилось.
Как часто бывает в истории с советскими военнопленными в годы Великой Отечественной войны, немецкие официальные данные о них плохо согласуются с поздними советскими воспоминаниями. В данном случае – с мемуарными текстами Е. Е. Лундберг-Матвеевой, Н. А. Черкашиной-Фокановой и П. В. Васильевой, хранящимися в архиве Жлобинского государственного историко-краеведческого музея.
Летом 1941 года они служили в медико-санитарном батальоне 61-й дивизии, размещавшемся 16 августа неподалеку от г. Буда-Кошелево. Днем от командира части Е. Е. Лундберг получила приказ принять на себя медицинское сопровождение раненого при авианалете командира соединения генерала Н. А. Прищепу. Комдив находился в тяжелом состоянии, часто терял собрание, мучился болями в спине (одна из пуль попала в позвоночник), и ему время от времени вводили обезболивающее.
Вечером генерала погрузили на автомашину и отправили в госпиталь под надзором Е. Е. Лундберг, П. В. Васильевой и Н. А. Черкашиной. Сначала поехали в сторону г. Буда-Кошелево, но ночью закончился бензин, и шофер сбежал. Немцы временами обстреливали дорогу и местность вокруг нее. Через
Неподалеку от ст. Буда-Кошелевская, где, как казалось, должны были быть наши части, наткнулись на шлагбаум, охранявшийся немецким часовым. Шофер легковушки, услышав окрик, поддал газу и проскочил через станцию. Сзади раздалась пулеметная очередь, но почти никакого вреда она не нанесла. За станцией остановились на ночлег. К утру генерал Н. А. Прищепа скончался, его тело завернули в плащ-палатку и опустили в неглубокую, вырытую наспех, могилу. Часы генерала взяла себе Е. Е. Лундберг. Группа вышла через несколько дней в полосе 154-й дивизии и рассказала о случившемся ее командиру генералу Я. С. Фоканову [394].
В 1951 г. останки генерала обнаружили и перезахоронили в г. Буда-Кошелево, где в 1960 г. на могиле установили памятник.
Неоднократно в течение 1941 года оказывалась в окружениях 137-я дивизия. Всякий раз она несла потери погибшими, пропавшими без вести или же пленными. Из числа полковников этого соединения в немецкой неволе оказался командир 278-го легко-артиллерийского полка Т. Г. Смолин после того, как в августе его часть оказалась отрезанной противником в районе г. Сураж.
Ночью полковник собрал совещание командиров и политработников и объявил, что они находятся в глубоком окружении. Потом он императивно добавил: «полком к своим не выйти. Будем выходить группами. Приказываю: технику вывести из строя, коней распустить, каждому командиру вести свое подразделение». Бывший помощник начальника штаба полка вспоминал, что тогда встретил слова своего командира с недоумением и непониманием: техника была исправна, имелись снаряды, еще можно было вести бой. А приказ означал прекращение существования полка как боевой единицы.
В группе самого полковника Т. Г. Смолина сначала находилось около десятка человек, вскоре осталось только четверо. Во время одной из ночевок их обнаружили немцы. Полковник вспоминал: «Под утро, еще спали в лесу, сквозь сон слышу – автоматная очередь совсем близко. Поднял голову – немцы! Со мной лежал инструктор политотдела полка, вот забыл его фамилию, он успел застрелиться, я смотрю: батюшки мои, в голове дырка и мозг течет… Я застрелится не успел, автоматчики вот уже рядом» [371, с. 96–97]. Случилось все 22 августа 1941 года.
Слова полковника выглядят как неумелое оправдание. Как будто если не успел застрелиться, то ничего иного, кроме сдачи, уже не остается. А ведь можно было попытаться отстреливаться, бежать, сопротивляться, как поступил, например, полковник П. П. Опякин. Да, любой из этих вариантов мог привести к гибели, но к гибели в бою. Но, ужасная дырка в голове инструктора политотдела произвела на Т. Г. Смолина настолько сильное впечатление, он ничего не успел или не смог сделать, а сдался и остался жить.