Генералы шального азарта
Шрифт:
– Кем, простите, буду? – не сразу понял, о чем идет речь, Давыдовский.
– Ну, понимаете, через сорок минут, теперь даже меньше, у нас должно состояться дневное представление. И один из номеров – силовой. То есть наш артист «Железная маска», имя которого мы покуда держим для публики в секрете, будет жонглировать булавами и гирями, ломать пятаки, поднимать живую лошадь и, возможно, бороться с медведем. После этих номеров он обратится непосредственно к публике и предложит с ним побороться. И вы – согласитесь… Вот и все. Идет?
– Идет, – просто ответил Давыдовский.
– За это вы получите… червонец.
– Нет, – подумав, ответил «граф».
– Нет? – удивился Сигизмунд Карлович.
– Нет, – твердо ответил
– Хм… И сколько же вы хотите?
– Четвертную, – ответил сын тайного советника и вежливо улыбнулся.
– В вашем положении торговаться совершенно не резон, – заметил Сигизмунд Карлович.
– В вашем тоже, – парировал Давыдовский.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Затем балаганный антрепренер пожал плечами и сказал:
– Хорошо.
Павел Иванович кивнул и улыбнулся еще шире.
– Будете сидеть во втором ряду, место вам покажут. А пока, – Сигизмунд Карлович посмотрел на человечка с потной лысиной, – выдайте подсадному какое-нибудь платье. Ну, скажем, цехового… В самый раз будет!
Выход «Железной маски» был во второй половине представления. А началось оно с того, что под переливающийся звон поддужных колокольчиков на сцену выехала тройка запряженных медведей. Ею величаво правил огромный бурый медведь в поддевке, шелковых штанах и малахае, лихо заломленном назад. Тройка сделала несколько кругов по сцене, после чего укротитель с прилизанной прической и огромными усами, закрученными кверху, распряг медведей, и они стали выделывать разные эквилибристические номера. Сам «ямщик», несколько раз перевернувшись через спину под аккомпанирование оркестра, принялся жонглировать двумя мячами, что у него неожиданно весьма ловко получалось. Потом натянули проволоку, и громоздкий зверь прошел по ней туда и обратно, ни разу не покачнувшись.
После номеров укротитель запряг медведей, ямщик-медведь снова уселся на облучок, и «тройка» под аплодисменты публики укатила со сцены под перелив колокольчиков.
После каждого из номеров клоуны Бим и Бом смешили публику, причем довольно остро, а однажды даже прошлись слегка по светлой личности казанского губернатора Николая Ефимовича Андреевского, тайного советника и кавалера ордена Белого Орла. Публика, состоящая в основном из черного люда, пришедшего развлечься в свой выходной в балаган, и детей с няньками и матронами, хохотала до упаду. А вот когда Бим и Бом прошлись по главному в губернии начальнику, а вернее, по его трем дочкам от жены-немки Эмили Фогель, гадая, могут ли губернаторские дочки, являясь по матери мадемуазелями Фогель, варить гогель-могель, публика не засмеялась. В городе губернатора уважали за знание нужд и быта крестьян, открытие в городе богаделен и приютов и за помощь населению хлебом во время прошлогоднего неурожая. Поэтому последнюю шутку клоунов едва не освистали. Более по ходу представления шуток по поводу губернского и городского начальства не наблюдалось.
За дрессированными медведями выступал немолодой уже факир.
Он укладывался на гвозди и битое бутылочное стекло, причем на спине его потом не обнаруживалось ни капельки крови и даже ни единого пореза; глотал длиннющие шпаги, жег себя каленым железом, демонстрируя публике «обожженное» место на груди, даже не красневшее. Зрители восприняли этот номер с восхищением, вернее, с внутренним содроганием, потому что наверняка представляли и примеривали на себя, что было бы с ними, если бы они ложились голыми спинами на битое стекло или жгли себе грудь каленым железом.
Конная вольтижировка была великолепной. Какое-то время Давыдовский даже позавидовал мужчине в трико и шелковой рубахе с развевающимися отворотами. Мужчина, чем-то смахивающий на «графа», то стоял на скачущей лошади, жонглируя тремя шарами, то выполнял на ней различные перемахи через живот, перевороты и стойки, а под конец повис, зацепившись ногой за стремя
Гимнастическая вольтижировка на раскачивающейся трапеции была короткой, но впечатляющей. А миниатюрная женщина, что исполняла ее, была сама прелесть. Такие женщины могли быть только в цирке и нигде более.
Номера иллюзиониста, вынимающего из пустого еще несколько секунд назад цилиндра кроликов, металлические цветы и разноцветные ленты, «граф» смотрел вполглаза. Подобные трюки при желании он мог исполнить и сам, и знал, как они получаются. Обман зрения, несколько отвлекающих маневров – и вот в вашей шляпе вместо брошенного туда батистового платка уже сидит напуганный кролик. Или голубь, что было чуть сложнее, но тоже вполне выполнимо. А вот номер имитатора Давыдовский посмотрел и послушал с явным удовольствием. Пожилой уже человек с обрюзгшим лицом и внушительным животом каркал, как ворона, заливался соловьем, мычал под несмолкаемый хохот зала, блеял, визжал по-поросячьи, и все было так похоже, что стоило закрыть глаза, и у вас уже не оставалось никаких сомнений, что на сцене натурально находятся ворона, соловей, корова, свинья и прочие звери.
Потом имитатор изобразил тромбон, свирель и даже звуки рояля. И под конец неподражаемо сымитировал барабанную дробь.
Последний раз Павел Иванович Давыдовский побывал в цирке еще гимназистом. Они с отцом ходили смотреть на труппу Альберта Саламонского, которая тогда гастролировала в Москве. Это потом Саламонский построит на Цветном бульваре каменное здание цирка. А тогда… Тогда это были представления в балагане на Девичьем поле: прехорошенькая гуттаперчевая гимнастка Генриетта жонглировала разными предметами, прохаживаясь по слабо натянутой проволоке, как по проспекту; клоуны братья Паскали смешили публику своими номерами; а полтора десятка выдрессированных жеребцов вальсировали, делали сложные перестроения, перепрыгивали друг через друга и по команде «Оф» одновременно поднимались на дыбы…
Тем временем шпрехшталмейстер стал объявлять следующий номер:
– А сейчас перед вами выступят (пауза) непревзойденные и прославленные в Старом и Новом Свете великолепные акробатические жонглеры (снова пауза) Виолетта и Александр (тут голос шпрехшталмейстера начал нарастать и к концу фразы приобрел звучание авиационного двигателя) Ки-и-исе-е-е!
Это были брат и сестра. Вначале они оба жонглировали тремя предметами, перебрасывая их друг другу. Затем стали сочетать жонглирование с акробатическими номерами. Их трюки вкупе с оркестровой музыкой образовывали настоящий спектакль под названием: «Чудеса, которые подвластны человеку». Под конец Виолетта вначале встала на плечи брата, причем оба безостановочно жонглировали четырьмя предметами, а затем, оперевшись руками о его голову, сделала стойку. Отпустив после нескольких мгновений одну руку, она стала жонглировать ею тремя предметами, а ногой крутить обруч. Сделав круг по сцене не прекращая жонглирования, они в таком виде скрылись за кулисы. Однако аплодисментами и криками зрители заставили их вернуться. Потные и тяжело дышащие, но благодарно улыбающиеся, брат и сестра Кисе вернулись на сцену и долго раскланивались, посылая публике воздушные поцелуи.
Наконец, шпрехшталмейстер объявил «знаменитую» «Железную маску».
«Великолепный и Непревзойденный» вышел на сцену в плотном обтягивающем трико и с голым торсом. Мужское достоинство бугрилось под трико внушительным холмом. Еще более внушительной горой выпирал живот. Очевидно, «Великолепный и Непревзойденный» любил покушать и не отказывал себе в прочих человеческих слабостях. На лицо была надета металлическая маска красноватого цвета, из-под которой на публику озорно блестели глаза. За ним несколько ассистентов вынесли предметы, необходимые для номеров атлета: пудовые и двухпудовые гири, печную кочергу, две пустые бутылки из-под «Вдовы Клико», корабельный якорь, стул и, наконец, вывели лошадь.