Генералы в юбках [=Штаны]
Шрифт:
Леон. Пока я тут стою привязанный, я совсем отстал от жизни. Леворюция уже завершилась?
Фиселль. Кончилась. Вернее сказать, то начнется, то кончится. Сейчас, к примеру, начала… кончаться.
Леон. А «Фигаро» еще существует?
Фиселль. Ясное дело. Вы же каждое утро чего-то в нее пишете. Она как наш народ: ко всему привычная.
Леон. Слушай, ну а сам ты что, собственно, выиграешь от леворюции?
Фиселль. Не знаю.
Леон. И ты, мой старый друг, способен на это?
Фиселль. Чтобы спасти свое хозяйство, и не на такое пойдешь. Вон третьего дня охолостили колбасника с улицы Успения. А делов-то! Пошутил с покупательницей, рассказал ей анекдот с бородой. Про сосиску. А та возьми да и пожалуйся в Комитет. Чик-чик, и ваших нет!
Леон. Господи, да на что тебе оно теперь, твое хозяйство?
Фиселль. Не скажите. Если я сумею сохранить форму до того, как совершится контр-леворюция, оно мне еще очень даже пригодится. (В ужасе замолкает.) Если вы скажете, что я вам это говорил, учтите, я все свалю на вас! И мне поверят. Народ никогда не врет. Сейчас, во всяком случае. (Уходит.)
Леон. Нет чтобы оставить мне мою шпагу! Я бы попробовал защищаться. Хотя разве от собственной семьи отобьешься?
Входит Ада, ей за сорок, тоже в обносках, но при этом платье у нее расшито фальшивым жемчугом, а помятая шляпка украшена султаном и перьями.
Ада(натягивая дырявые перчатки). Что-то я не слышу сегодня покаянных речей.
Леон. Знаешь, как тяжело всю ночь вот так…
Ада. Свои пятнадцать дней у позорного столба ты все равно отстоишь. Или ты забыл, за что тебя сюда поставили?
Леон(смиренно). Не забыл.
Ада. Сейчас я бегу к парикмахеру. А когда вернусь, проведем час самокритики. Все, меня нет. Этот Сандро такой обидчивый…
Леон(вздыхая). Везет же некоторым!
Ада(останавливается, задетая в лучших чувствах). Что-что?
Леон. А что? Ему, значит, можно обижаться, а мне…
Ада. Сандро — талант! Он делает из женщины красавицу. И потом, он «голубой»! Надеюсь, ты понимаешь, что сравнение не в твою пользу?
Леон(обреченно). Пусть тогда хоть руки развяжут.
Ада.
Леон(сраженный этой железной логикой). Нет. Не забыл.
Ада. Сейчас придет наш новый товарищ. Она заменит прежнюю горничную. Она принесет твой блокнот и ручку. А то, может, продиктуешь? Она и стенографию знает.
Леон. Еще чего! Вдохновение должно изливаться свободно.
Ада. Как знаешь, Я нарочно выбрала прехорошенькую девчушку, чтобы ты, свинья, сильней страдал. А ну, повтори за мной: «Я — свинья!»
Леон(послушно). Я — свинья.
Ада. Так-то оно лучше. И не вздумай делать ей какие-нибудь пассы. Она член партии «Движение освобожденных женщин», так что заруби себе на носу: все, что ты ей скажешь, будет мне передано слово в слово. Подожди, я еще прочищу твои мозги. А ну скажи: «Спасибо, Ада».
Леон(кисло). Спасибо, Ада. Ада. Вот так. Не могу сказать, чтобы это прозвучало от чистого сердца, но какой спрос с мужчины, у которого нет сердца. (Уходит.)
Леон(со вздохом). Что ж, займемся самокритикой. Покормим свои грешки… Идите сюда, мои маленькие! Цып, цып, цып… Итак, начнем. Мне двенадцать лет… Неужели я начал так рано? Я же был самой невинностью. Погружаюсь, погружаюсь в сладкие грезы… Святой Фрейд, помолись за мою грешную душу! (Застывает в отрешенной, позе.)
Входит его сын Тото двадцати лет.
Тото. Слушай, пап, ты мне не одолжишь на вечер свои лакированные туфли?
Леон. А как же я?
Тото. Ну не будь таким эгоистом! Ты ж все равно привязан. Постоишь в носках. Тебя на сколько приговорили?
Леон. На пятнадцать дней.
Тото. Это что, за шуры-муры с горничной?
Леон. Да.
Тото. Небось теперь кошки на душе скребут? С такой-то крокодилой…
Леон обиженно молчит.
Давай, гони туфли. Будь так любезен, как говорили в твоей молодости.
Леон(надувшись). Не дам. Мои туфли. У меня и так ничего своего не осталось. Дождись моей смерти.
Тото. Не люблю ждать. А если я возьму их у тебя силой?
Леон. Ты хочешь расправиться с беспомощным человеком?