Генетический шторм

Денисов Вадим Владимирович

Циклоп, Циклоп… Я попытался вытащить из памяти базу данных южных авторитетов, но таких орлов что-то не припомнил. Да мало ли их теперь может быть, повылазили сбоку, да и перелицеваться кто вполне мог.

Обозначив Светлане примерные сроки возвращения, напоследок я наказал:

– Так вот и сидите, не высовываясь. Еда-вода есть в доме? Ну и хорошо. Замрите, как мышки, без скрипа и стона, тихо собирайтесь в дорогу. Брать самый минимум, лишнего места не будет. Назад поеду этой же дорогой, обещаю. Так что караульте нас. Жди, родная, сделай сухое лицо и до встречи, лечи мужа. Сядете тихо –

будете в безопасности. Мы вернемся, обещаю. Понятно?

Она кивнула и опять рухнула на колени. Гребаный курорт, что ты будешь делать!

– Ладно, хватит воду лить, прячься, давай… Линна, ходу.

За поворотом пришлось поманеврировать. Не вписавшись в вираж, набоку лежал новенький автокран, почти перегородивший проезжую часть. Подсказывая да указывая, я не стеснялся в выражениях и оборотах, пока филологиня не выдержала:

– Игорь, а давай мы с тобой русским языком заниматься будем! Попутно и по возможности. Меня смущает низкая скорость процесса возвращения в нормальное русло!

От такой перспективы я закашлялся. Ранец пора покупать…

– Подумаю.

Выстрелы из гладкоствольного оружия мы услышали, когда подъезжали к небольшой кулинарии на перекрестке Черноморской и Депутатской улиц. Линна уже привычно прижалась к забегаловке, на которой имелась вывеска «Мини-маркет» – лингвистический шедевр времен перестройки так и не уходит с наших усталых улиц – и встала.

– А вот и наши новые друзья! – даже обрадовался я. – И каким языком их крыть, а? Только моим. Линна, разве ты сможешь пройтись по ним культурно?..

– Лег-ко! – Она смешно задрала носик, секунду раздумывая, и зарядила со скоростью пулеметной очереди: – Гопник есть вынесенная на вид как генетически, так и коллективными действиями общества потребления псевдовоинствующая субкультура тех, кому, в целом, все безразлично. Субкультура антипотребителей, которые не просто приходят в мир-прослойку, что убого существует между дверями хрущевки и фейс-контролем недоступных им клубов, но приходят с неким феерическим постоянством образа, с полной потерей индивидуальности и императивом не только «подрезать» или «отжать», как вы часто говорите, а еще и наврать самому себе эмоционально. Концептуализированный вакуум актора, оправдываемый сленгом, матом, жестикуляцией младших приматов и хрипатым кашлем двадцати отработанных фраз. Это герои без подвига, форма гордыни готовящихся пасть на самое дно, рвотная тушенка с дешевым пивом, неловкая претензия чувствовать себя чем-то большим, нежели обкуренный воришка, пьяный хулиган от станка или начинающий бич. Гопник – это когда вроде и хочется быть бандитом, а нечем… Вот! Пойдем, что ли, пока они не хипишнулись?

– Конгратс! Чмоке, родная! Мяф! – в полном восторге взревел я, как мне показалось, вполне по-столичному, ей понравится. – Готов учиться!

«Пш-шш…»

– «Тунгус», ответь «Сармату»!

– Здесь мы, на связи, – достаточно быстро откликнулся Будко.

– Василий Семенович, тут постреливает кто-то, по набережной гуляя. Вы далеко?

– А че ж далеко-то, ниче не далеко, – как всегда мутно начал дед. – Рядом мы… С этими придурками общаемся. А вы где болтаетесь?

– Восьмиэтажка круглой формы на Депутатской, практически

на берегу. Что видишь?

– Дык это они по мне стреляли, козлофаны… Три козла и коза, похоже, датые, трое с ружьями.

Ну, вот и долгожданная встреча. Как там с нашими внутренними обязательствами перед обществом?

– Понял тебя, Василий Семенович, мы сейчас в проулок нырнем, а вынырнем на набережной, увидишь в бинокль.

– Давайте! – обрадовался дед. – Может, врежем? Я ить машинку-то спрятал, они не видели.

– Врежем, обязательно врежем, скажи Даниле, чтобы готовил пулемет. Неправильно себя ведут, беспредельничают. Только пусть подкопятся черти, подразни их там маленько, что ли, подойди поближе, помаши руками.

Закончив связь, я повернулся к Линне:

– По-моему, самое время повоевать, что-то злости в душе много. Санитары пустошей, говоришь?.. А, Агнесса Ивановна?

Напарница хохотнула, вспомнив эпизод из знаменитого фильма и, пристегнув к «АПС» деревянную кобуру, спокойно направила джип к морю.

Глава 11

Центральный Сочи. Интересная картина вырисовывается

На территорию огромного курорта медленно спускался легкий розовый сумрак – неповторимый колер фантастического южного весеннего вечера. Этот мягкий цвет, словно вата: он способен глушить звуки, отчего подступающий вечер будет еще более безмолвным.

Сочи – точно город контрастов.

И у нас имеется к этому свой рукотворный штрих.

Трупы как трупы, лежат, остывают – таков печальный итог. Не икается мне, не учащается сердцебиение: жили зазорно и умерли позорно. Даже по разу не успели пальнуть в нашу сторону, легли по-глупому. Ни наблюдателей, ни простейшей осторожности… Доминаторы района, бляха.

– Три гладкоствольных ружжа! Живем, камераден! – победно заорал шкипер, разгибаясь в очередной раз. – «Ремингтон» помповый, читай, вот… фирма! Мелкан «аншутц», ну, это мне отойдет… и наша «мурка», сиречь МР-сто пятьдесят три.

Винтовка была без оптического прицела, что вызвало его резкое неудовольствие:

– Разбили, поди, кулемы! Ладно, потом поставлю, надо будет в какой-нибудь спортивный или туристический магазин наведаться, где бинокли продают.

Я посмотрел без интереса. Хотя помпу себе отмету, пригодится в пути.

– Что с патронами?

– Вот с патронами кисло, всего двадцать три штуки, шесть пулевых, остальное троечка. Мелких – одна пачка финских биатлонок. Может, на их базе и побольше что есть.

– Нам только по хавирам скакать не хватало! – бухнул я. – Было бы у них что покруче, взяли бы с собой.

На набережной лежали четыре тела, трое парней и одна девушка.

Ее мне тоже не было жалко: подлепилась к худому, так будь готова сполна воспринять прилетевшее. И тут же поймал себя на мысли: опять вру сам себе, жалко бабу. И вновь я удивился – да что такое случилось?! Бабка эта бешеная… Каким, вообще, образом появилось в душе это чувство, и к кому! К бандитской подстилке, хлопающей в ладоши в те страшные моменты, когда ее отмороженные дружки убивали и раздевали простых мирных людей, наивно вышедших на зов. Вышедших к людям, а встретивших диких зверей.