Гении исчезают по пятницам

Незнанский Фридрих Евсеевич

В половине восьмого утра сыщики «Глории» сидели в своей «девятке» и ждали, когда же наконец из дома выйдет объект их наблюдения, у которого смена, то бишь рабочий день, начиналась с девяти часов. А ведь нужно было еще ехать.

Ирина Сибирякова жила в шестнадцатиэтажной башне на улице Удальцова. До работы она, видимо, добиралась на перекладных: сперва на маршрутке до метро «Проспект Вернадского», а оттуда с двумя пересадками к своей станции «Скорой помощи», на бульвар Яна Райниса. Хотя не исключалось, что до метро она может дойти и пешком. Сибирякова жила на третьем этаже в двухкомнатной квартире с балконом.

Щербак с Головановым уже не меньше

получаса без особой надежды рассматривали ее окна, и вдруг Сибирякова появилась на балконе — всего лишь в легкой маечке, а вот что там на ней ниже пояса, сыщикам разглядеть, увы, не удалось. Сибирякова оказалась миниатюрной блондинкой, волосы собирала на затылке и носила очки, короче говоря, была бы похожа на учительницу, если б только выглядела посолиднее. А так — тянула на старшеклассницу, не больше. Однако же двадцать шесть лет, Первый мединститут, интернатуру закончила, никуда не денешься — настоящий доктор, все как у больших.

— Вот ведь, блин, мышка-норушка, — сказал Голованов. — Помяни мое слово, Коля, очень уж подозрительная барышня. Только две недели, как на «скорой» пашет, а уже вляпалась в такое совпадение: и на сердечный приступ Кропоткина — она, и на аварию с Эренбургом — тоже.

Об этом уже было достаточно говорено-переговорено, так что Щербаку вовсе не хотелось пускаться в новые досужие размышления. И потому он весело уточнил:

— Мышка — как? Мышка-«наружка»? Остроумно. Ценю. Шутка юмора — это мы понимаем, да…

— Над кем смеешься, начальник? — хмуро буркнул Голованов. — Над собой смеешься.

— Кто начальник? — возразил Щербак. — Кто тут у нас начальник?

Мышка-«наружка» исчезла с балкона.

В принципе Щербак был прав: и конкретно в их паре, да и в «Глории» (в отсутствие, разумеется, Дениса), старшим всегда считался Голованов.

И вообще, у Николая сегодня с самого утра мысли были повернуты не на объект наблюдения, а совсем в другую сторону. Он поминутно поглядывал на себя то в одно зеркало, то в другое. Со вчерашнего дня все никак не мог остановиться. После освобождения из обезьянника его голова представляла собой кровавое месиво, а вышел из больницы — голова как голова. Пока лежал на кушетке, пока его штопали, он изобретал изощренные ответы на ожидаемые подковырки коллег: «Ну и рожа у тебя, Шарапов, в смысле Щербак». Но кровь смыли, ранки аккуратно стянули скобками, ссадины заклеили телесного цвета пластырем — и никакой «шараповской рожи» не осталось. Собираясь сегодня на задание, Николай надел модную кепочку, правда, и остальной гардероб тоже пришлось подобрать по стилю: широкие светлые штаны, футболка навыпуск, расстегнутая веселенькая рубаха, сандалии на босу ногу, на нос, прикрывая пластырь, он водрузил темные очки и превратился из подозрительного и, главное, запоминающегося субъекта в ничем не примечательного прохожего — таких по улицам тысячи бродят. А в зеркало поглядывал потому, что врач, который скобки ставил, напугал, будто при травмах лобно-височной области, независимо от конкретного места их расположения, на вторые сутки гематомы могут переползти на глаза и даже на скулы и образовать огромные фингалы. Но пока ничего такого, слава богу, не происходило.

— Хотя я тебя, конечно, понимаю, — ехидно продолжал он, очередной раз взглянув в зеркало и в очередной раз ничего страшного там не обнаружив. — По Голованову, хорошего человека должно быть много, а хорошей женщины — еще больше. Само собой, что наша Серебрякова тебя раздражает.

Коля намекал на недавнюю связь Голованова с одной роскошной восьмидесятикилограммовой

дамой. Роман прервался драматически: Голованов потратил на нее столько энергии, исчерпав даже свой неприкосновенный запас, что ему предложили походить в тренажерный зал, дабы восстановить некоторые кондиции. И это оказалось для него сокрушительным моральным ударом.

— Не Серебрякова, а Сибирякова, — поправил Голованов. — Серебрякова — это писательница, про Карла Маркса сочиняла. Как он у Клары кораллы воровал.

— Хорошая подготовка — половина успеха, — оценил Щербак. — Сознайся, энциклопедический словарь читал, прежде чем на дело пойти?

— Ну.

— Денискин любимый, «Кирилла и Мефодия»?

— Зачем задавать вопросы, на которые знаешь ответы? — нахмурился Голованов.

У Щербака между тем настроение было превосходное. Он хорошо выспался, плотно позавтракал и теперь чувствовал себя на все сто. А Севу, видимо, одолевали вовсе не радужные мысли.

— Опаздывает, — проворчал он, барабаня по рулю мелкой дробью восемью пальцами.

— Не торопится, — возразил Щербак. — Спорим на полтинник, что «Серебрякова» пойдет пешком?

— Спорим на два пива, что Сибирякова будет ждать маршрутку? — предложил свои условия Голованов.

Сыщики-приятели ударили по рукам.

В это мгновение дверь подъезда запищала (открывался кодовый механизм), и Сибирякова выскочила на улицу. Теперь выбор был за ней: маршруткой или пешком?

Она резким движением поправила очки на переносице, глянула налево и, особо не раздумывая, двинулась пешком по тротуару в направлении кинотеатра «Звездный», а значит, и метро «Проспект Вернадского».

— Не торопится, — сказал теперь уже Голованов.

— Как раз опаздывает, — сказал Щербак. — Гони пиво. И машину заводи.

— Это нечестно, — возмутился Голованов. — Ты же сам видел, как она назад посмотрела: нет ли маршрутки на подходе.

— Но ее нет, маршрутки твоей, и «Серебрякова» идет пешком. Заводи тачку и гони пиво!

Голованов, все еще бурча, медленно поехал за объектом наблюдения. Расстояние было классическим: не меньше тридцати метров и не больше пятидесяти. Вдруг молодая женщина по-птичьи вытянула голову и энергично замахала правой рукой. Еле ползущую «девятку» сыщиков обогнала «Газель». Обогнала и притормозила возле Сибиряковой. Сибирякова запрыгнула в салон, и машина поехала в сторону метро.

— Вот так-то, — веско сказал Голованов, тут же добавил газу. — Пиво за тобой.

— Ничего подобного! Это же не маршрутка, ты что, не видишь? Она просто тачку тормознула.

— Не просто тачку, а «Газель». А маршрутки у нас исключительно «Газели».

— Бывают и другие…

— У нее рефлекс на «Газель» сработал как на маршрутку, понял?

Так, в препирательствах, они доехали до метро и увидели, как Сибирякова спускается в подземный переход с большой буквой «М».

— Еще упустим, не дай бог, давай за ней, — скомандовал Голованов, вспомнивший, что он в этой машине все-таки босс. — Встретимся возле больницы. Звони, если что.

Щербак на прощанье еще раз выразил свое несогласие с официальными результатами пари и поспешил вслед за Сибиряковой.

Спустя час с четвертью, когда Голованов торчал некоторое время перед воротами станции «Скорой помощи» и уже начинал нервничать, поскольку ни Сибиряковой, ни Щербака на горизонте не было, Николай наконец позвонил:

— Сева, ты где сейчас?

Голованов сказал.

— Тогда разворачивайся и стартуй обратно на Фрунзенскую, точнее, в переулок Хользунова.

— За каким хреном?!