Гениталии истины

Гурин Максим Юрьевич

Да, он не знал этого, но был готов полюбить всё, что там бы ни оказалось. Вероятно, это было связано с тем, что он любил её душу. А чем же является Душа Женщины, если не её телом?..

26.

«Я так и знала! Я же так и знала!» – всхлипывая, приговаривала Алёнка, продолжая гладить бельё. «Господи, конечно, на всё воля твоя! Гы-гы-гы, – снова вздрогнула она от собственных слёз, – ну как же мне плохо-то, Господи! Неужели же тебе всё равно? Я люблю тебя, Господи! Но ведь его же я тоже люблю! Чёрт бы нас всех побрал!» И в ту же секунду она случайно наехала утюгом себе на руку. Алёнка пронзительно

взвизгнула, потрясла рукой в воздухе, поморщилась от запаха палёной пластмассы и коротко засмеялась тому, насколько внимательны к ней так называемые небеса.

«Чёрт бы нас всех побрал!» – в запале богоборческой истерики снова повторила она. Порывом внезапного ветра приподняло занавеску, которая тут же зацепилась за гладильную доску. Девушка попыталась было её поправить, но именно в этот момент её правая ножка выскользнула из тапочка, она потеряла равновесие, и вся честная компания: Алёнка, утюг и гладильная доска, к неописуемой радости торжествующего Мироздания рухнула на пол.

«Любить-колотить!» – выругалась красивая кукла, заметив, что занавеска также оторвалась, а карниз беспомощно повис на одном шурупе. После этого она выключила утюг, села на пол и безудержно зарыдала.

Возможно, Алёнка проплакала бы весь день, но неожиданно к ней в форточку влетел почтальон. «Чик-чирик, – сказал он, – для Вас секретный пакет!» Она вытерла свои игрушечные девичьи слёзки и молча забрала у него из клюва зелёный конверт. «Да уж, – горько усмехнулась она – конечно, в Тайной Канцелярии всё, что хочешь, можно найти! Хоть зелёный конверт, хоть какой! Одно слово – ГДР!»

На государственном бланке было написано:

«Да уж, теперь-то, конечно, самое время, – хмыкнула сквозь слёзы Алёнка, – впрочем, знать бы, где упадёшь, соломку бы подстелил!» Она сварила себе кофе и пошла в ванную, а когда вышла оттуда и выпила уже холодный напиток, пошла в комнату, достала со шкафа гитару и постепенно запела такую песню:

Мой любимый говорил мне: «Ку-ку!

Мы будем вместе всегда, фифти-фьють!»

Говорил «i с h libidich ! », говорил «I love you!»,

а теперь душа моя трепетная, будто в снегу.

Плачь, кричи, моё сердце, бей в печени колокола!

Никогда уж меня не услышит любимы й мой.

Закру т илась кручина в желудке, такие дела,

н о шепчу я: «Спасибо, любимый, за эту боль!»

Помнишь, как говорила тебе я «мяу» – ты «гав-гав» отвечал?

Нежной кошкой стелилась, а ты меня волком

брал!

Почему? Почему уже этого не вернуть

ни сегодня, ни завтра, ни даже когда-нибудь?

Я – красивая кукла, а ты – из пластмассы майор,

и пускай лобок у меня, как коленка, или как лоб!

Лишь с тобой я узнала про трепет, про жар и озноб;

л ишь с тобой поняла, что такое другой коленкор…

Не прошу тебя помнить, любимый мой, обо мне!

Если сможешь, забудь – не хочу, чтобы ты страдал!

Я нашла это Счастье, которого ты не искал .

Будь уверен, я сохраню до последних дней!

Ты забудь меня, свою девочку, коли так тебе лучше!

Больше встретиться нам никогда не представится случай.

Всё, что строила я, мой любимый, ты должен разрушить,

И последнюю песню мою, едва ли тебе стоит слушать…

Будь, что будет, любимый, а также, что было – то было!

Позабудь обо мне… чтобы я о тебе не забыла…

Да, такое вот неподдельное страдание содержала песенка печальной Алёнки. Она не знала ещё, да и не могла знать, что обе Тайные Канцелярии, как Небесная, так и Канцелярия Пиночета, посовещавшись уже окончательно определили судьбу Хелен Дранк, она же – Алёнка, она же – агент Фортуна.

До вылета второго самолёта по маршруту «Москва – Берлин» оставалось четыре часа. Это означало, что возможность последней встречи с майором исключена. На полигон она уже не успевала. Телефон же ей обещали установить только в третьем квартале.

27.

День плача начался с того, что вставший не с той лапы Мишутка вышел к себе на балкон, посмотрел на розовые рассветные облачка и подумал: «Ах, как красиво это утреннее небо! И ведь это всё опять просто так! Не пришло ещё, видимо, время, глядя, на это небо, сделать единственно верный вывод. Мне два года уже, уж более семиста дней и ночей пережил я, философичный такой себе медвежонок, но ни один из них по-прежнему не имеет значения. Не вырисовывается ни таблицы, ни линии! Как же это всё грустно!» Он не заплакал, конечно, но вздохнул достаточно глубоко; затем вернулся на кухню и стал печально чистить картошку.

В это самое время майор Парасолька подходил к КПП и медленно думал о своих неудачах: «Да-а, картина складывается нелицеприятная. Это вам не «Мишки в лесу»! Не сегодня – завтра война придёт. Постучится косматою лапой в дверь – а там и с петель! Да-а, нехорошо выходит. Взрослый человек, боевой командир, а какую-то железную дырку отыскать не могу! И выговор мне некому сделать. Да и не в личном деле тут дело! Просто не надо никому ничего! Прям, будто это я – Ваня, я всё должен решать, а он себе только знай, динозавров лепит! Эге-ге…» И он немного покашлял.