Гений из гусляра
Шрифт:
— Желания заказывать будешь? — спросила жена.
— У меня все уже разложено по полкам, — ответил муж.
Он выпрямился, приподнял острый подбородок, седая прядь косо опустилась на лоб — некогда она именовалась чубом, — грудь вылезла вперед колесом, в глазах появилось яростное выражение. Всю жизнь Ложкин провел на переднем крае обороны социализма от многочисленных недругов, но сохранил главное — жизнь, здоровье и преданность идеалам.
— Первое желание, — произнес Ложкин, — собрание сочинений. В однотомнике.
— И зачем тебе, Коля, такая слава? — вздохнула его супруга.
—
— Может, что по хозяйству? — спросила супруга. — У нас корыто прохудилось.
— Без намеков! — взвился Ложкин. — Как мы знаем из исторического опыта, желаний всего три, а пожеланий десятки. Не зря я всю сознательную жизнь отдал идеалам.
Он обнял медный таз и понес в комнату, там поставил на подоконник, чтобы не спускать глаз с драгоценной рыбки, которая поняла, с какой целью ее будут использовать, и молчала, рта не смела открыть.
А Ложкин принялся доставать из ящика стола и раскладывать перед собой тетради, листы, листки и бумажки, письма и квитанции, из которых и складывалась его сознательная жизнь.
Еще в детском саду Ложкина научили ябедничать. Считалось, что это главная обязанность ребенка страны Советов. И первым героем этой страны был ябеда Павлик Морозов, который так наябедничал на родного папу, что папу расстреляли без всякой пощады.
В старшей группе детского садика Коля Ложкин уже так хорошо усвоил эту истину, что когда воспитательница Клава Селезнева оставила его без компота за то, что баловался и щипал девочек, он в самый разгар мертвого часа оставил свою постельку, выбрался через дыру в заборе на улицу и добежал до редакции газеты «Гуслярское знамя». А там рассказал дяде редактору, что воспитательница тетя Клава вредитель, потому что морит голодом пролетарских детей. А когда Плохиши нападут на нашу страну, наши Мальчиши-Кибальчиши будут такие слабенькие, что не смогут дать им отпор.
В иной ситуации редактор посмеялся бы и отвел мальчика обратно в садик, но как раз за день до этого в газете был арестован главный редактор за то, что подсыпал иголки в корм скоту. Неудивительно, что молодой редактор Малюжкин догадался: мальчонка не случайно пришел именно к нему. Он понял, — это и есть Главное испытание. От того, как он его вынесет, выполнит, выдюжит, зависит его судьба и жизнь.
— Молодец, хлопчик, — сказал Малюжкин. — Так держать.
Он дал ему ириску и позвонил в органы.
Когда руководство детского садика сменили, встал вопрос, принимать ли мальчика Ложкина в пионеры сейчас или погодить до положенного возраста. Приняли, написали о том в журнале «Пионер», и так возникло движение ложкинцев под лозунгом «Скажи суровую правду!»
Когда все ложкинцы сказали друг о друге суровую правду, движение истощилось.
Потом Ложкин пошел в школу.
Ходил он туда редко, потому что искал шпионов и вредителей. Их тогда в стране развелось немало.
Репутация у Ложкина была такая боевая, что когда он приходил в школу, школа пустела. Кто не успел уйти через дверь, выбрасывались через задние окна.
Порой и улицы пустели, когда по ним проходил пионер Ложкин.
Особенно когда коммунист Эрнст Тельман прислал ему барабан
Учиться дальше Ложкин не смог, потому что трудился на выборных должностях. Но и там он большой карьеры не сделал, так как им руководила страсть к совершенству, выражавшаяся в графоманском зуде. Каждый день он писал очередной опус — клеветническое жизнеописание того или иного своего коллеги или соседа. Ему долгое время верили, придуманные заговоры пресекали, заговорщиков карали и, может быть, покарали бы весь город, если бы в один прекрасный день Ложкин не написал совершенно обоснованный донос на самого себя, в конце которого призвал всех сотрудников правоохранительных органов заняться собственными преступлениями.
Заключать под стражу Ложкина не стали, но перевели на творческую работу. Его назначили детским писателем.
Так в Великом Гусляре появился первый сказочник.
В конце тридцатых годов Ложкин выпустил первый сборник переосмысленных в духе марксизма и современной политической обстановки народных и волшебных сказок. Тираж сборника был невелик и весь вскоре исчез, но одна из сказок затерялась в письменном столе писателя, и вот теперь, готовя к изданию собрание своих сочинений, Ложкин эту сказку обнаружил.
И перечитал.
Сказка называлась...
Мама сказала Карине Пионеровой, ученице седьмого класса, отличнице и общественнице:
— Отправляйся на шестой перегон и отнеси бабушке Лукерье Сидоровне пирожок с капустой и последний номер газеты «Гуслярское знамя» со стенографическим отчетом о чистке рядов партийной организации нашего района.
— Как только я завершу приготовление уроков, — ответила Карина, — я немедленно выполню твою просьбу, мама моя.
— Не задерживайся и возвращайся домой до темноты, — предупредила мама. — Есть сведения, что в наших краях появились вражеские диверсанты.
— Разумеется, мама моя, — ответила Карина.
— Если бабушке понадобятся лекарства или неотложная медицинская помощь, запиши все подробно и по возвращении домой предоставь мне подробный отчет, — попросила мама.
И она повязала на голову любимой дочке красную пионерскую косынку.
Повторяя мысленно мамино товарищеское напутствие, Карина пошла через колхозные поля гречихи, миновала свиноферму имени XI партсъезда и углубилась в лес.
В лесу было мрачновато, но Карина преодолела пессимистические настроения и запела пионерскую песню «По долинам и по взгорьям».
Дверь в будку стрелочницы Лукерьи Сидоровны была подозрительно приоткрыта.
На койке вместо больной бабушки лежал здоровый диверсант, умело замаскированный под стрелочницу. Но Карина сразу разгадала маскировку и начала задавать вопросы.