Гений из Гусляра
Шрифт:
— Телеграмма, — ответил Минц, ознакомившись с посланием. — Ностальджи оказался эффективным.
— Какой такой ностальджи?
Через несколько дней Минца удивил Давидян, директор гостиницы «Гусь».
— Удивительное дело, — сказал он, — я получил несколько заказов на места в гостинице, желательно полулюксы, а их у меня всего два, в концах коридора.
— А ты объяви полулюксами все номера первой категории, — посоветовал Минц. — И откуда туристы?
— Из Америки.
— А конференции не намечается? Может, съезд ветеранов-ихтиологов
— Да нет, Лев Христофорович. Нет у нас таких проблемов. Экология-макология замучила.
— Покажи список, — попросил Минц.
— Какой список?
— Гостей.
— Не могу, дорогой ты мой человек, его в ГУСЛЯР-ФСБ затребовали.
— Я их понимаю, — согласился Минц. — Но хоть устно скажи.
— Все из Нью-Йорка! Понимаешь?
— Я этого ожидал, — сказал Минц.
Он ушел, а Давидян сказал ему вслед:
— Какой человек! Ты ему что скажешь, а он уже ожидает.
Ходжа Эскалибур ждал его у ворот дома № 16.
— Я тут шел мимо, — сказал он, помаргивая выцветшими глазками педофила, — и решил, поздравлю Льва Христофоровича с неожиданным сенсационным успехом. Вы — находка для нашей церкви. Мы с вами станем богатейшими гуру на планете!
— Что вы имеете в виду? — спросил раздосадованный встречей Минц.
— Ностальджи, — лаконично ответил прорицатель.
— Что вы знаете о ностальджи?
— Только то, что подсказала мне интуиция и список заказов на номера в нашей городской гостинице.
— Конкретнее! — Этот псевдоволшебник вызывал у Минца, как у настоящего ученого, своего рода гадливость.
— Не морщитесь, Минц, — произнес Ходжа. — Нам все равно выгоднее сотрудничать, чем ссориться. Вы представляете, сколько неофитов я смогу привлечь в ряды моей синтетической веры с помощью вашего вируса?
— Уйдите! Я все понял, — сказал Минц.
— До встречи! — Ходжа помахал толстой ручкой и, подпрыгивая, напевая какой-то игривый псалом, пошел прочь.
А из-за угла вышел Миша Стендаль.
— Я вас дожидался, Лев Христофорович, — произнес он. — Но после услышанного я не совсем понимаю.
— И не надо.
— Надо. Эксперимент начался из-за меня и для моего счастья.
— Эксперимент начинался как куриное яйцо, — заявил профессор Минц. — Я надеюсь, он вырастет в настоящего страуса.
— Страус — это моя Алина?
— Страус — это судьба нашего государства.
— Но ведь я писал моей девушке?
— Ты писал начинающему астроному, — поправил его Минц, — одному из ученых, которые покинули нас и трудятся на благо заморской державы. В то время как мне и в голову не приходит покинуть Гусляр ради гарвардских плюшек. Патриотизм должен быть действенным.
— Поэтому к вам этот интриган Ходжа приходил?
— Поэтому.
— Не скрывайте, скажите мне, что это значит?
— Ждем самолета.
— Какого?
— Рейса из США и далее сюда.
— Когда?
— Послезавтра.
— Больше ничего не скажете?
— Потерпите, Миша.
Попрощавшись с журналистом, Минц прошел к себе. Он был озабочен. Ведь произошла утечка информации. Так называемый прорицатель пронюхал о ностальджи. Как это могло произойти? Где предатель? А так как предателя быть не могло, следовало искать иррациональное объяснение иррациональному событию. С этими мыслями Минц улегся спать.
Основные события разыгрались через день.
Минц ожидал их и поэтому вышел встретить рейсовый автобус из Вологды.
Автобус был полон.
Публика, которая вылезла из него на площади Землепроходцев, оказалась весьма пестрой.
В первую очередь это были местные, что ездили в область по делам, затем появились торговки с полосатыми сумками, которые привезли из Вологды и из Турции промтовары, импорт. Наконец из автобуса выбрались настоящие иностранцы.
Первой вышла женщина ослепительной красоты с грудным ребенком на руках, а второго ребенка годиком постарше держал на руках толстый, добродушного вида негр.
Молодая красавица крутила завитой головкой в поисках кого-то и, выискав в группе встречающих пожилую женщину в платке, которую Стендаль предупредил о приезде дочки, закричала:
— Мамо, моя мамо! Слезинка моя! Погляди на своих внучат!
Пожилая женщина в платке кинулась к красавице, красавица сначала отдала младенца негру, а сама потискала в объятиях женщину в платке, а потом отобрала ревущих детишек у негра и стала их совать матери, чтобы та любовалась внуками.
Миша Стендаль совершал робкие круги и пытался что-то крикнуть, но его никто не слушал.
Сам же профессор Минц обратил внимание на прочих пассажиров автобуса.
Одного из них он встречал в Гусляре лет десять назад, прежде чем математик Квадрант уехал в Штаты к своему брату. Затем, как кто-то рассказывал Минцу, математик сделал там неплохую карьеру и даже основал фирму по производству бильярдных шаров повышенной округлости.
Выйдя из автобуса, математик опустился на колени прямо посреди площади и принялся целовать асфальт, повторяя:
— О святая гуслярская земля! О прими обратно своего блудного сына.
Два могучих ливрейных лакея вывели из автобуса под руки престарелую графиню фон Мейндорф, ту самую, которой до революции принадлежал дворец, а ныне Дом культуры речников, приватизированный кутюрье Плюшкинайтисом под стрип-салон.
— Оу, — с тяжелым английским акцентом произнесла старушка. — Пахнет сеном и тетеревайма.
Сеном в центре Гусляра не пахло уже полвека, но кто станет спорить с наследницей миллионов ее последнего мужа Ци Байваня, босса гонконгской триады?
Семейство Мазайбергеновых, которые некогда владели большим коммунальным хозяйством в пригороде Гусляра, а ныне стали украшением Брайтон-бич как этнографический ансамбль чукотской песни, спустились на родную землю шумно и весело, играя на бубнах и гитарах.