Гений советской артиллерии. Триумф и трагедия В.Грабина
Шрифт:
— То, что вы сказали, не может служить доказательством моей непригодности как начальника КБ. И к тому же мне непонятно, что означает “вы мне совершенно не подходите”.
— Еще раз вам говорю — вы совершенно мне не нужны, и нечего допытываться, почему да зачем.
Он уже не говорил, а кричал.
— Можете уходить и оформлять расчет, мое решение твердо, и никто не заставит его изменить! — Дунаев опять привстал, одергивая гимнастерку.
— Не ошиблись ли вы в своем решении? Уйти я всегда успею, но я уверен, что нам придется работать вместе, хотя для
— Это совершенно исключено. Вам на этом заводе больше никогда не придется работать. Советовал бы вам прекратить разговоры, ехать в Москву и искать себе место.
— Благодарю за добрый совет. Прошу вашего распоряжения выдать мне командировку в Москву.
— Вот это деловой разговор, с этого и следовало начинать!»*
Уже в который раз Грабин поехал в Москву жаловаться на своего директора. Но на сей раз начальство было другое. 18 февраля 1937 г. застрелился (по другой версии — убит) нарком тяжелой промышленности Григорий Константинович Орджоникидзе. После смерти Орджоникидзе Народный комиссариат тяжелой промышленности разделили на несколько наркоматов. В числе вновь созданных был Наркомат оборонной промышленности, которому был подчинен завод № 92. Наркомом назначили Моисея Львовича Рухи-мовича. Он практически не имел образования, но прежде руководил трестом «Кузбассуголь», был наркомом путей сообщения РСФСР и т. п.
Встреча с Рухимовичем хорошо описана Грабиным:
«Не помню, ответил ли нарком на мое приветствие. Помню, он спросил отрывисто:
— Что делается на заводе, расскажите.
Я подробно доложил, как выполняется программа, и назвал причины, которые мешают заводу выбраться из прорыва. Пока докладывал, он буквально маршировал по кабинету. Не останавливаясь, произнес:
— Все это нам известно.
Меня поразило, что он не задал мне ни одного вопроса ни во время доклада, ни после. “Не похож на Серго!” — невольно подумал я...
Рухимович между тем резко остановился возле меня.
— Почему вы до сих пор не выехали на “Уралмашзавод”?
— Я только вчера вышел из больницы, где пролежал больше двух месяцев, и мне никто не сказал, куда и зачем я должен ехать.
Рухимович опять зашагал по кабинету. Не останавливаясь, бросил:
— Немедленно, сейчас же отправляйтесь на “Уралмаш ” к месту постоянной своей работы!..
Из его кабинета я почти бежал к выходу на улицу. Все во мне клокотало: второй раз меня изгоняют с завода за последние два с половиной — три месяца. Именно изгоняют! Ни в тот, ни в этот раз никто не поинтересовался моим мнением о целесообразности перемещения на другой завод, не спросил, каково мое желание, согласен ли я. Меня бросали, как какую-то ненужную вещь. Душу жгла обида. Почему новый нарком так жестоко обошелся со мной? К кому мне идти теперь?
У меня даже не возникал вопрос, ехать или не ехать на “Уралмаш”.
Заметим, что формальный повод у Рухимовича отправить Грабина на Уральский завод тяжелого машиностроения был. УЗТМ был закончен постройкой в 1933 г. В 1937 г. там налаживалось серийное производство грабинских пушек Ф-22, и вполне можно было направить туда их конструктора.
После разговора с Рухимовичем Грабин обратился с письмом к Председателю Совнаркома В.М. Молотову. На следующий день в наркомат поступило распоряжение вернуть Грабина на прежнее место и создать необходимые условия для работы.
Свое возвращение на завод и встречу с Дунаевым Грабин описал так:
«Возвратясь на завод, я, как полагается, зашел прежде всего к директору. Не успел поздороваться, как тот задал вопрос:
— Почему вы не встретили меня в наркомате?
— В этом не было необходимости. И к тому же я не знал, что вы в Москве.
Мой ответ был резковат, но какие могли быть у меня чувства к человеку, который, не работая со мной ни дня, с одного взгляда определил, что я ему совершенно не нужен.
— Так что же, Грабин, будем работать вместе? — сказал Дунаев.
— Придется, хотя в этом приятного мало и для вас и для меня.
— Приступайте к исполнению своих обязанностей. Мной уже подписан приказ о вашем возращении после болезни.
— Вернее, после болезни и изгнания, — не удержался я.
Он вынужден был проглотить это. Помолчав, спросил:
— Ну, что ж, будем работать дружно?
— С этим я и пришел к вам из больницы, но, к сожалению, вы тогда оттолкнули меня.
Дунаев буркнул что-то невнятное.
На этом наша беседа и закончилась. Я пошел в КБ»*.
Несколько по-другому с тогдашних слов Грабина записал этот диалог коллега Василия Гавриловича по КБ А.П. Худяков:
«На шестые сутки [по приезде в Горький из Москвы. — А. Ш.] в начале рабочего дня совершенно неожиданно за мной (Грабиным) пришла машина. Приехали на завод. Вхожу в кабинет директора. Через открытое окно слышен напряженный заводской гул. Он особо ощутим, если ты больше месяца безработный.
Молча поздоровались. Он указал рукой на мягкое кресло около стола и сказал:
— Василий Гаврилович! Приказ о вашем отстранении от работы в КБ и увольнении с завода я отменил. Завтра приступайте к исполнению своих обязанностей. До полного выздоровления устанавливаю для вас четырехчасовой рабочий день. Ежедневно будете отдыхать за городом. Мы арендуем для вашей семьи деревянный домик у дома отдыха “Зеленый город”. С администрацией я уже договорился. О питании тоже. В ваше распоряжение выделяю легковую машину с шофером. Снабжение бензином на поездки за город завод полностью берет на себя. Вынужденный прогул, разумеется, мы полностью оплатим... — Директор на минуту задумался и добавил: —