Геносказка
Шрифт:
Гензель беззвучно вздохнул, стараясь держаться вполоборота к третьему члену шайки. Так всегда заканчивается, когда возвращаешься в город, где давно не был и чью пыль давно стряхнул с подошв. Всегда — если путешествуешь в компании с геноведьмой. Добрую память о себе может оставить портной или печник, но только не тот, кто манипулирует живой материей, искажая ее по своему разумению. Вслед ему всегда будут нестись проклятия и слезы. Даже если уговор был выполнен самым честным образом. Гензель вздохнул еще раз. Особенно если уговор был выполнен самым честным образом.
— Не в моих правилах возвращаться
Похожий на набитое чучело здоровяк глухо заворчал, роняя на мостовую хлопья слюны. Он явно не отличался острым умом, но холодный голос геноведьмы одним своим звучанием скверно на него действовал. Такие обычно и нападают первыми. Гензель хладнокровно наметил здоровяка первой целью.
— Нет, сударыня ведьма, — проскрипел мехос с уже нескрываемым злорадством. — В магистрат нам не с руки обращаться. Пусть там благородные господа заседают, которые не брезгают ручкаться с геноведьмами. Да, пусть они там заседают! А мы, извольте видеть, презренные мулы, у нас другой разговор. Мы так соображаем: если кто-то пообещал, но не дал, а деньги себе зажилил, с этого кого-то полагается спрос. По нашим меркам так выходит, сударыня ведьма.
Кого-то другого подобное замечание, особенно из уст такой компании, могло бы заставить напрячься. Но Гретель и бровью не повела. На странную троицу она, как и прежде, поглядывала совершенно равнодушно, как на досадное, но не представляющее никакого интереса препятствие.
В ее глазах они и были препятствием, понял Гензель. Одним из многих, которые заставляют терять время и вносить коррективы в планы. Геноведьмы не любят излишне навязчивых препятствий. И те из них, которых нельзя преодолеть, они зачастую попросту устраняют — с тем же равнодушием, с которым смахивают мошку со стекла объектива. А еще геноведьмы не умеют приносить извинений и совершенно чужды дипломатии.
Гензель прочистил горло.
— Шли бы вы себе, господа мулы, — сказал он, глядя в мутные глаза мехоса. — Сударыня геноведьма проделала сегодня длинный путь и порядком устала. Не навлекайте себе на голову больше неприятностей, чем сможете унести.
Человек-лев за спиной расхохотался. Вышло удивительно по-человечески, учитывая его полную зубов пасть.
— А ты кто таков, бродячая падаль? Телохранитель? Компаньон? — проревел он.
— Родственник, — кратко ответил Гензель.
— К тебе мы претензий не имеем. Ты не геномаг. Можешь катиться отсюда!
Гензель усмехнулся. На некоторых его усмешка действовала надлежащим образом. Но некоторые — как эти трое — переступили черту. Такие не отступают. Даже увидев человека с полным ртом треугольных акульих зубов.
— Разве это зубы? — расхохотался человек-лев, вокруг пасти которого клочьями повисла пена. — Я могу показать настоящие зубы! Смотри! Эти зубы отгрызут тебе голову быстрее, чем ты моргнешь!..
— Не обломал бы ты их… — пробормотал Гензель и покосился на Гретель: чего ждет?..
Гретель разглядывала странную компанию с прежним равнодушным
Геноведьмы не испытывают страха. Как и жалости. И прочих человеческих чувств.
— Мой брат прав, у нас мало времени. Какие у вас претензии к моей работе?
— Вы не выполнили уговора! — рявкнул мехос так резко, что внутри него что-то задребезжало. Может, отошла какая-то деталь?.. — Вы не сделали того, за что мы заплатили вам!
— Я всегда выполняю уговор. Я даю людям то, чего они хотят. Если это не противоречит природе геномагии.
— Вы обманули нас! Вы думали, что уйдете от наказания, если сбежите из Лаленбурга? Не вышло! Мы ждали вас. Долго ждали. Вы сами пришли к своей плахе, сударыня ведьма!
— Я помню всех вас, — спокойно обронила Гретель. — У меня хорошая память. Конкретно вы хотели, помнится, настоящее сердце…
Мехос ударил себя в грудь. Будь она человеческой, ребра уже сломались бы, как рыбьи косточки. Но бронированная сталь легко выдержала удар. Такая, пожалуй, выдержит и попадание из мортиры…
— Да, дьявол вас раздери! Человеческое сердце! И я поклялся, что вырву из груди ваше — оно вполне мне подойдет!
— Вы слишком поздно обратились ко мне, — сказала Гретель, не выказывая ни сожаления, ни сочувствия. От ее безэмоционального голоса даже Гензель на какой-то миг ощутил себя неуютно. — Ваше тело страдает от излишней механизации, ваша система кровоснабжения редуцирована и почти уничтожена. Ни одно человеческое сердце не смогло бы функционировать, помести я его в вашу грудную клетку. Слишком много металла, слишком мало органики. Я дала вам кое-что другое.
— Вы дали мне чертов метроном! Он до сих пор отсчитывает удары в моей груди. Я слышу его стук! Но это не сердце. Не человеческое сердце! Я не могу чувствовать им, как чувствуют человеческим сердцем!
Другой человек на месте Гретель пожал бы плечами. Она не сделала и этого. За все время разговора она вообще не пошевелилась, не говоря уже о том, чтобы совершать какие-то жесты. С точки зрения геноведьмы, жесты — всего лишь бесцельный расход энергии. Пустая трата калорий.
— Больше я ничем не могу вам помочь, сударь лесоруб. Но мне показалось, что вы обратились ко мне не ради того, чтобы внутри вашего стального тела медленно некрозировал кусок бесполезной мышцы. Вы хотели вновь почувствовать себя человеком, ощутить давно забытый стук сердца. Я дала вам это.
Мехос зарычал, но Гретель уже повернулась к его соседу, раздувшемуся толстяку.
— И вас я помню. У вас была серьезно нарушена высшая нервная деятельность. Серьезная деградация головного мозга и низкий коэффициент умственного развития. Скорее всего, результат генетической болезни в вашем роду. Мне жаль, но геномагия была здесь бессильна. Нельзя научить думать то, что думать не способно. Даже за все деньги мира. Но я смогла помочь вам. Стабилизировать ситуацию.
— Вы вскрыли ему голову и засунули внутрь пучок иголок! — рыкнул мехос.