Генрих Гиммлер
Шрифт:
Несколько недель Гиммлер жил на грани нервного срыва. Пребывание в образе боевого генерала, навлекшее на него яростный шквал фанатичных команд Гитлера, в марте загнало его в постель в частной клинике Гебхардта, которая стала для него и убежищем, и штаб-квартирой. Где бы он ни оказался, он не мог решить ужасной дилеммы русского наступления и истерических упреков Гитлера. Подобно Герингу, он не выносил злости фюрера. Гиммлеру не хватало силы духа или веской причины ему противостоять. Подобно испуганному школьнику, он убежал в постель, чтобы спрятаться от невыносимого родительского гнева. Гудериан описал это так: «Несколько раз я имел возможность наблюдать его нерешительность и робость в присутствии Гитлера… Когда он командовал группой армий «Висла», его решения диктовались страхом».
Вследствие этого Гиммлер потерял уважение своих армий, над которыми он от имени Гитлера пытался
На основном Одерском фронте, в очередной раз парализованным в середине марта, но все еще большим армиям Гитлера практически нечем было воевать. У мобилизованных на фронт людей не было оружия для борьбы с захватчиками. И все же им приказали сражаться, не помышляя об отступлении. Возродили не применявшуюся уже целое столетие практику обвинения побежденных солдат в трусости и применили ее для обуздания пораженчества импровизированных частей Гиммлера, которые комплектовались теперь иностранными новобранцами, школьниками, осужденными преступниками, беженцами с Балтики, служащими брошенных Люфтваффе аэродромов и стариками, призванными из Национальной гвардии.
Именно Гудериану, по его собственным словам, удалось, наконец, убрать Гиммлера с поста главнокомандующего, на котором тот продемонстрировал «полную некомпетентность». Никаких докладов в ставку армии не поступало, и в середине марта Гудериан поехал в Пренцлау, узнать, что происходит. У него сложилось впечатление, что посланные Гиммлеру приказы больше не выполняются. Когда он приехал, Гиммлера на месте не оказалось; Гудериану сообщили, что он в Хохенлихене страдает гриппом.
«Избавьте нас от этого командира», — взмолился генерал Хайнц Ламмердинг, начальник гиммлеровского штаба.
Именно это Гудериан и намеревался сделать. Он отправился прямо в Хохенлихен, где с удивлением обнаружил Гиммлера в «достаточно добром здравии», не считая легкого насморка. Гудериан указал ему, что он явно перегружен работой, взвалив на себя обязанности рейхсфюрера СС, главы имперской полиции, министра внутренних дел, главнокомандующего Резервной армией и командующего группой армий «Висла». К тому же «он должен был уже понять, что командование войсками на фронте не такое уж простое дело». Ему следует отказаться хотя бы от командования на востоке. Гиммлер колебался.
«Я же не могу просто пойти и сказать об этом Гитлеру, — сказал он. — Ему это не понравится». В этом Гудериан увидел свой шанс. «Так, может быть, я сделаю это от вашего имени? — предложил он [134] .
Гиммлер согласился и в результате 20 марта потерял пост командующего. По мнению Гудериана, одной из основных причин, по которой Гиммлер стремился сохранить этот пост, помимо амбиций, было желание заслужить Рыцарский Крест.
«Он совершенно недооценивал те качества, которыми должен обладать человек, стоящий по главе боевых подразделений. В первый же раз, когда ему пришлось решать задачу на глазах у всего мира — задачу, которая не решалась закулисными интригами и рыбной ловлей в мутной воде, — он неизбежно доказал свою несостоятельность. Было совершенно безответственным с его стороны держаться за этот пост; и равно безответственно поступил Гитлер, назначив его сюда».
134
См. книгу Гудериана Повелитель танков, стр. 422.
Теперь Гудериан не упустил возможность поближе изучить характер Гиммлера. Он описал его как «самого непробиваемого из гитлеровских последователей». Он казался «незаметным человеком со всеми признаками расовой неполноценности. Производимое им впечатление было впечатлением простоты. Он был по-своему вежлив. В противоположность Герингу, его личную жизнь можно описать как совершенно спартанскую в своем аскетизме». И в то же время он казался «человеком с другой планеты». Воображение его было «живым и даже фантастичным… Его попытки преподать немецкому народу национал-социализм закончились концентрационными лагерями». Но Гудериан счел нужным добавить, что «способы сохранения в секрете применявшихся в концлагерях методов нельзя назвать иными, как мастерскими».
Маска решительности, избранная для себя Гиммлером, в той или иной степени спадала, когда он сталкивался с людьми, твердо намеренными остановить войну и сохранить те жизни, которые еще можно
Бернадотт оставил собственное описание своих встреч с Гиммлером с февраля по апрель 1945 года. Он выступал частным посланником от имени Международного Красного Креста. В своей книге Падение занавеса он отдает должное уклончивому Шелленбергу, но никогда не упоминает Керстена [135] . Бернадотт был вице-президентом шведского Красного Креста и состоял в родстве с королем Швеции. Согласно его собственным утверждениям, он старался вмешаться в основном для того, чтобы спасти от уничтожения несколько тысяч скандинавских военнопленных и группу скандинавских женщин, которые, будучи немками по замужеству, овдовели во время войны и безнадежно мечтали вернуться на родные земли. То ли из тщеславия, то ли по заблуждению, Бернадотт старался выставить себя великим освободителем и миротворцем, бесстрашно бросившим вызов лидерам нацистской Германии, и в первую очередь Гиммлеру. То, что он явно намеренно не упоминает подготовительную работу, проделанную раньше и в более трудные времена Керстеном, вызывает сомнения в объективности его оценки своих личных достижений в последние недели существования режима.
135
Из книги Падение занавеса, большей частью тайно написанной Шелленбергом, бежавшим вместе с графом Бернадоттом после падения Германии, Бернадотт убрал все упоминания Шелленберга о Керстене. Не осталось также ни единого упоминания о шведском министре иностранных дел Кристиане Гюнтере, планировавшем переговоры, которые Керстен столь решительно вел с Гиммлером. Тревор-Ропер решительно осудил отношение Бернадотта к Керстену в своем введении к Мемуарам Керстена. Доктор Де Йонг, директор института в Амстердаме и выдающийся историк, знавший Керстена лично, заверил нас, что хотя Керстен, несомненно, сделал много хорошего, он был весьма тщеславен и, зачастую, сильно преувеличивал свое влияние. Например, он утверждал, что практически спас голландский народ от эвакуации на восток. Керстен и Бернадотт терпеть друг друга не могли.
Керстену, как мы уже видели, в сентябре 1943 года удалось переправить свою семью в Стокгольм; и, оказавшись здесь, он инспирировал пробные мирные переговоры, которые Шелленберг начал с Абрамом Стивенсом Хьюитом, особым представителем Рузвельта, бывшим в это время в Стокгольме. Также он инициировал первый этап плана эвакуации с оккупированных Германией территорий шведских военнопленных и военнопленных других скандинавских национальностей, план, над которым он работал со шведским министром иностранных дел Кристианом Гюнтером. Керстен также работал над освобождением голландских, французских и еврейских военнопленных. Постоянно перемещаясь между Швецией и Германией, Керстен обрабатывал гиммлеровское сознание с тем же старанием, что и его тело. Первоначальное предложение выглядело так: нейтральных шведов нужно освободить, а норвежских и датских узников концентрационных лагерей интернировать в Швеции.
Летом 1944 Керстену удалось склонить Гиммлера к тому, что скандинавских пленных следует поместить в лагеря, где они будут до некоторой степени защищены от бомбежек и смогут получать помощь от шведского Красного Креста. Он также объединился с мадам Иммфельд, чтобы добиться освобождения 20 000 евреев и интернирования их в Швейцарии. В декабре, когда Керстен лечил Гиммлера в его поезде в Шварцвальде, рейхсфюрер пошел еще дальше и согласился выпустить 1000 голландских женщин, а также норвежских и датских женщин и детей и некоторых мужчин, при условии, что Швеция организует их перевозку. Кроме этого, он согласился переправить в Швейцарию 800 француженок, 400 бельгийцев, 500 полек и от 2 до 3 тысяч евреев. Перед возвращением в Стокгольм 22 декабря Керстен написал письмо, подтверждающее договоренность и объясняющее, что он обсудил в Берлине все подробности с Кальтенбруннером. Также он уговаривал Гиммлера отпустить еврейских узников в Швейцарию.