Генрих IV
Шрифт:
Глава третья
Кутра
1587–1588
Когда королева-мать 26 марта 1587 года вернулась в Париж, обстановка там была очень тревожной. Ее сына час от часу все больше ненавидели и позорили, а священники продолжали неистовствовать. Провал переговоров в Сен-Брисе показал бессилие короля победить гугенотов как оружием, так и дипломатией. Он — бездарный человек или изменник. Склонились к первой гипотезе. Несмотря на свою католическую веру, которая была его единственным козырем, Генрих III был самым заурядным тираном, учитывая его сумасбродство и расточительность, слабости и эротические аномалии. Штаб Лиги, состоявший в большинстве из юристов второго эшелона, мечтавших добиться политической власти, с легкостью настроил против короля нищую и голодную парижскую чернь. В ее глазах он
Политическая обстановка
Мнения в Счетной Палате и Парламенте разделились. Многие советники склонялись в пользу Лиги, которая казалась им единственно способной реформировать государство в соответствии с династическими или, скорее, олигархическими нормами, к каковым эти судейские давно уже стремились, но уличные беспорядки, кровожадность черни и неистовство проповедников возмущали самых знатных и зажиточных членов Парламента, склонных поддерживать власть и заведенный порядок. Пьер де Л'Этуаль и Жан-Огюст де Ту принадлежали к этой группе, верной монархии, несмотря на слабость короля, и именно их глазами мы видим это движение или, скорее, «эту революцию». У короля еще были союзники среди городских властей, хотя они не одобряли фискальной политики, разоряющей средний класс.
В королевском окружении тоже не было единства. Жуайез, в то время самый любимый из его миньонов, из личных амбиций склонялся в пользу Лиги. Вилльруа, один из главных министров, как и королева-мать, выступал за координацию усилий короля и Лиги. Другие, как, например, маркиз д'О, хотели держать короля в стороне от схватки, чтобы не нарушить ход придворных развлечений. Д'Эпернон не нападал на Бурбонов и советовал помириться с королем Наваррским. Если верить мемуарам маршала де Таванна, гугеноты даже пытались договориться с Гизами через Ла Ну, чтобы совместно выступить против Генриха III, но безуспешно. Генрих Гиз контролировал часть территорий собственными силами. Агенты Лиги создавали в городах Севера местные комитеты. Гиз осадил Седан и Жамез, крепости, принадлежавшие герцогу Бульонскому, где укрепились пикардийские, лотарингские и шампанские гугеноты. Он не шел ни на какие сделки ни с королевой-матерью, ни с Генрихом III. Впрочем, было некогда спорить, так как приближались вражеские армии. Немцы сосредоточились на границе, а король Наваррский приближался к Луаре. С какой же стати защитник католической партии согласится ослабить свое положение только ради того, чтоб угодить королю? Он считал своей задачей остановить нашествие рейтаров и с этой целью сосредоточил свои войска в Шомонан-Бассиньи. Генрих III руководствовался другой логикой, логикой Макиавелли: использовать своих противников друг против друга. Гиз, как он думал, не выйдет невредимым из столкновения с немцами и швейцарцами. Лигист Жуайез отправится прощупать Беарнца. Что касается его самого, то он оставит за собой основную армию, ту, что стояла на Луаре. Как знать, быть может, судьба уготовит ему роль третейского судьи и в любом случае он останется недалеко от столицы, брожение которой его не на шутку тревожило.
Жуайез в Пуату
Жуайез знал, что благосклонность короля идет на убыль, и теперь тот предпочитает ему д'Эпернона. Он решил добиться признательности Генриха III другими средствами. Почему бы ему не стать во главе Лиги? Правда, для этого требовалась воинская слава, но ее могла принести ему начинающаяся война. Он набрал четыре полка аркебузиров, всего 6000 человек, и 24 эскадрона кавалеристов, всего 2000. Сконцентрировав свое войско в Сомюре, в конце июня 1578 г. он двинулся в Пуату. Узнав об этом, его противник заранее насмехался над подвигами, которых можно было ожидать от этого надушенного франта, мишени всех скабрезных шуток, бичующих противоестественные наклонности короля и его друзей. Однако Генрих знал, что на поле битвы он не сможет без поддержки извне противостоять королевской армии.
Тогда он освободил перед Жуайезом пространство, оставив города, не имеющие стратегического значения, а самые важные обеспечив продовольствием, порохом и другими припасами, после чего заперся в Ла Рошели, «спрятавшись там, как в скорлупе». Жуайез стремился к эффектным действиям. Он вел войну с умышленной жестокостью, подвергал полному уничтожению целые гарнизоны, например, в Ла-Мотт-Сент-Элуа, где побежденные были буквально разрезаны на куски победителями, чтобы те «испытали остроту своих шпаг». Провинция Пуату была завоевана за месяц, но армия быстро устала. Ее ослабили болезни и дезертирство. Кроме того, Жуайеза беспокоили известия из Парижа, звезда герцога д'Эпернона неуклонно восходила. Оставив войско на Жана де Бомануара де Лавардена с поручением вести его в Турень, 15 августа он спешно отбыл в Париж.
24 августа Генрих вышел из своего ларошельского убежища. Несмотря на осторожные советы своего окружения, он бросился в погоню за королевской армией и догнав, изматывал ее партизанскими налетами своего мобильного войска в составе 200 кавалеристов и 300 аркебузиров. Лаварден, чтобы дать отдых солдатам, заперся в Ла-Э-Декарте, откуда Генрих не
В это время Генрих III покинул столицу под недремлющим оком своей матери и отбыл в Этамп, где д'Эпернон должен был принять командование 24-тысячной южной армией. Жуайез получил разрешение набрать вторую армию, чтобы продолжить прерванное наступление в Пуату, и уехал в Тур ожидать подкрепления, которое вел к нему Меркер. Король Наваррский использовал эту короткую передышку, чтобы найти новых сильных союзников в лице своих кузенов, католических Бурбонов. С некоторых пор он старался привлечь их в свой лагерь, чтобы создать династический фронт против Гизов, алкавших «гибели Бурбонов». Ему это удалось. Оба принца покинули двор и прибыли в замок Боннетабль, находившийся недалеко от западного фронта. Старший, Франсуа Бурбон, принц де Конти, был заика, да и глуповат, но зато он был старшим в своей ветви. Когда Иоганн Казимир потребовал принца крови для командования армией, которую он набрал в Германии, Генрих назначил Конти. Второй, Карл Бурбон, граф де Суассон, был сыном от второго брака покойного принца Конде. «Это благородный принц, — писал Морней Уолсингему, — что бы вам о нем ни говорили, и наша железная дисциплина пойдет ему на пользу». Суассон собрал вокруг себя дворян из Мена, Анжу и Нормандии и пошел на соединение с королем Наваррским.
С 200 кавалеристами и конными аркебузирами Тюренн был послан ему навстречу. Он атаковал арьергард Меркера и разграбил их снаряжение, потом продвинулся до Люда и Ла Флеша, чтобы взять там новых волонтеров, 300 дворян и 1000 аркебузиров. Узнав об этом, Жуайез решил преградить ему путь с войсками Меркера и остатками своей первой армии, но пока они объединялись, Тюренн и Суассон успели дойти до Монсоро. Когда Жуайез наконец добрался до Сомюра, он узнал, что враг переправился через Луару, и заметил вдали арьергард гугенотов, идущий по дороге на Луден.
Битва при Кутра
Собрав все свои войска, Жуайез начал преследовать гугенотов кратчайшим путем, чтобы преградить им дорогу еще до Дордони. По пути к нему присоединились королевские полки, подошедшие из Бруажа и Ниора. Объединившиеся армии направились в район Гитра и Кутра, чтобы напасть на гугенотов на трудной переправе. 17 октября Жуайез был в Шале, на следующий день — в Ла Рош-Шале. Король Наваррский находился совсем рядом, за притоком реки Иль. Генрих понимал, что сражение неизбежно. Он созвал дворян из Пуату, Сентонжа и Ангулема и попросил сопроводить его только до переправы через Иль.
Узнав, что Беарнец собирается переправиться на следующий день к Кутра, Жуайез приказал своей кавалерии на заре приблизиться к городу. Там он осведомился о короле Наваррском и его войсках, но никто о нем ничего не слышан. Опасаясь, что подошел раньше времени и упустил противника, который, возможно, сейчас переправляется через Дордонь, он вернулся в Ла Рош-Шале и отдал необдуманный приказ войскам рассредоточиться по городам. В это время, находясь в таком же неведении, как и противник, Генрих Наваррский начал переправу на уровне Кутра. Жуайеза немедленно предупредили, но из-за этой задержки была упущена возможность остановить гугенотов за Дордонью, и Беарнец первым подошел к Кутра. Можно понять досаду Жуайеза и его решение немедленно атаковать, даже находясь в невыгодном положении, чтобы не дать врагу продвинуться дальше.
Генрих также находился на сомнительно благоприятных позициях — он был прижат к слиянию Иль и Дордони, отрезавшей ему путь к отступлению, и он уже накануне переправил свою артиллерию на другой берег. Тем не менее он решил принять сражение и приказал переправить назад пушки.
Кутра — это его первое настоящее сражение. До сих пор он осмеливался только на небольшие столкновения и брал города внезапным штурмом. Прибытие Жуайеза заставило его проявить свой талант на более высоком уровне. Известно, что были высказаны разные суждения о полководческих способностях Беарнца. Историк Мишле писал: «Мы считаем несправедливыми слова Наполеона, который называл его „мой храбрый кавалерийский капитан“. Мы считаем также слишком суровыми слова принца Пармского: „Я думал, что это король, но это всего лишь кавалерист“». Историк из чувства патриотизма высказывает более благоприятное суждение: «Во Франции все импульсивно!» Сказано не в бровь, а в глаз. По сравнению с принцем Пармским, величайшим полководцем своего времени, король Наваррский, конечно, всего лишь посредственный тактик. Никакого стратегического решения, никакого глубоко продуманного плана, никакого гениального озарения, чтобы внезапно потеснить противника, окружить его, наголову разбить или упорно преследовать. Генрих не мыслит стратегически, он моментально реагирует на сложившуюся ситуацию, и именно в этом заключается его талант. Когда он считает, что нужно сражаться, тогда обостряются все его чувства, безупречная наблюдательность и проницательность. Оценить на глаз местность, молниеносно использовать благоприятные обстоятельства и застать врасплох — вот что он делает в совершенстве. Юношеский пыл и личная храбрость, когда он силой примера вел за собой свои эскадроны, позволяли потом с успехом использовать ситуацию. Воистину он был настоящим воином.