Генрих IV
Шрифт:
Сражение началось на следующий день, 14 марта. Королевская армия, как всегда, выстроилась в сомкнутом боевом порядке, каждый кавалерийский эскадрон был подкреплен пехотными полками. Король провел часть ночи, проверяя сторожевые посты, уточняя особенности местности, выполняя, по словам д'Обинье, «функции унтер-офицера». Потом он два часа поспал на соломенном тюфяке. Чувство личной ответственности возрастало у него с каждым сражением. «Вы поставили на карту свое королевство», — скажет ему на следующий день Морней. Конечно, он был игроком, но все более и более внимательно подсчитывающим свои козыри.
Когда рассвело, он существенно изменил боевой порядок, сообразуясь с погодными условиями. Армия немного переместилась, чтобы стать спиной к солнцу и ветру, гнавшему пушечный дым. После молитвы Беарнец обратился к своим солдатам: «Друзья мои, Бог за нас, там наш враг, здесь ваш король, высматривайте мой
Майенн начал сражение, бросив вперед легкую кавалерию, которую тут же потеснил маршал д'Омон. Но вслед за этим немецкие рейтары по недоразумению смешались с пехотой герцога Монпансье, что вызвало смятение в королевском войске. Как и в предыдущих сражениях, первая схватка складывалась не в пользу короля. Казалось, поражение неминуемо. Получивший четыре раны Рони выбрался из свалки и укрылся под грушевым деревом, уже ни на что не надеясь. Но король взял себя в руки и бросился в гущу сражения, увлекая за собой свою кавалерию. Королевский султан сыграл тогда свою историческую роль. Его белые перья послужили сигналом к новой атаке. Король стрелой промчался сквозь ряды вражеской армии и остановился далеко позади, там, где сейчас стоит памятная стела. Эффект внезапности сыграл свою решающую роль. Вражеская кавалерия обратилась в бегство, и Майенн трижды безуспешно пытался остановить бегущих. Одни утонули, переплывая через Эр, а те, кто добрался до противоположного берега, в панике продолжали бежать. Вся пехота Майенна оставалась на поле боя, но солдаты, лишившиеся командиров, не были способны к сопротивлению. Победа была еще более впечатляющей, чем при Арке. Враг потерял 6000 убитыми — огромная цифра по тем временам, — тысячи попали в плен, было захвачено сорок знамен и вся артиллерия. Успех был полным. Еще один раз, и теперь уже в открытом поле, королевская армия победила врага, несмотря на его численное превосходство. Тогда как в лагере противника царило уныние, Генрих IV торжествовал победу. Во все дружественные страны полетели депеши, но в суматохе забыли о королеве Англии, которая, естественно, обиделась. Было распространено официальное коммюнике: «Господь по своей милости дал мне то, чего я больше всего желал: победу над врагами». Помощь Всевышнего была лучшим оправданием действий Генриха. «Его Величество был во главе своего эскадрона, в первых рядах которого находились принцы, графы, кавалеры ордена Святого Духа и дворяне первых семей Франции». Родилась новая песня:
Генрих — первейший король среди всех.
С ним побратался навеки успех…
Авторство одного благодарственного гимна Господу приписывалось самому Генриху:
О Господи, на радость всей земли
Посланца своего нам ниспошли.
Пусть снизойдет он в дивной колеснице
С небесных высей, из-за облаков,
Чтоб поразить Твоих, Господь, врагов
Мечом, что молнией горит в его деснице.
Многочисленные сочинители прославляли короля, потомка Людовика Святого, признанного своими подданными благодаря его подвигам во имя родины. Генрих стал олицетворением Франции. Есть ли лучшее доказательство правоты его дела, чем видеть его среди древней знати в сопровождении «двух тысяч дворян, с ног до головы закованных в латы, горящих желанием послужить своему королю и отечеству»? И неизвестный автор заканчивает: «Воюют не стенами, а мужами». Намек ясен. Париж надеется на свои стены, но долго ему не продержаться.
В ознаменование победы было выпущено большое количество медалей. На лицевой стороне король изображен как император, в лавровом венке, поверх доспехов наброшена львиная шкура. Такое же изображение было воспроизведено позже, но на оборотной стороне воинские символы уступают место буколикам Вергилия: пахарь идет за плугом, влекомым двумя быками. Латинская надпись гласит: «Мир разгоняет тучи на земле, подобно солнцу — на небе».
В тот же день, когда закончилась битва у Иври, роялисты в ста километрах оттуда одержали еще одну викторию. Затем последовала целая серия новых побед. В Либурне жители встретили роялистов возгласами «Да здравствует король!» Парламент Бордо наконец принял решение признать короля. Генрих приблизился к Парижу. Заставит ли призадуматься столицу его триумф?
Блокада столицы
Парижане не стали благоразумнее, чем за четыре месяца до этого. В столице продолжали циркулировать ложные слухи и даже появилось фальшивое письмо Генриха IV к королеве Елизавете Английской, новой Иезавели, где он пишет ей о мерах, которые намерен предпринять, чтобы обратить всех французов в протестантство. Город превратился в настоящую цитадель католицизма. Король неоднократно пытался решить дело миром, но, убедившись в тщетности своих
Для «доброго короля», заботящегося о благе бедного люда, это было ужасное решение. Ведь он обрекал на бедствия самый большой город Запада, ради того, чтобы завладеть им. Неизвестно, кто подсказал ему этот план. С другой стороны, нельзя усомниться в искренности всех свидетельств его заботы о народе, содержащихся в его письмах и речах. Но факт есть факт. Объяснение, возможно, кроется в его скептицизме. Как и Монтень, он не мог принять религиозного фанатизма. Вера, призывающая к: мученичеству, была недоступна его пониманию, в его глазах эти «ревностные католики», готовые отдать свою жизнь за религию, были потерявшими разум изуверами, сбитыми с толку интриганами и возмутителями спокойствия.
Но какими бы ни были парижане, с его точки зрения, безумцами, они вынуждены будут подчиниться своим природным инстинктам. Как только заявит о себе пустой желудок, как только бездомные начнут умирать на улицах, а дети плакать, их фанатизм, как он полагал, растает, как лед во время оттепели. Действительность его жестоко обманет. Ужас перед лишениями, страх перед голодом, болезни и смерть не сломят дух парижан. Такой реакции он не предвидел, она не соответствовала ни его опыту, ни его умственному складу.
Экономическая блокада началась с взятия 1 апреля Корбея, через который по Сене доставляли продовольствие. Потом король занял Мелен, Бре и Монтеро, города на Марне и Уазе. Живри преградил дороги из Бургундии и Лиона. После этой первой операции король сжал кольцо вокруг столицы, овладев с 9 по 11 апреля мостами из Сен-Клу, Пуасси, Мелона, Сен-Мора и Шарантона, Чтобы преградить путь судам с продовольствием и дать проход армии, у Каррер-сюр-Сен был возведен понтонный мост. Под конец король начал дислоцировать свои части. Предыдущий опыт показал, что атаковать с левого берега было большой ошибкой, так как город сохранял связь с Севером, а именно с Севера и приходила помощь. На этот раз Беарнец занял правый берег. Он разместил штаб-квартиру у Монмартра и распределил войска по соседним населенным пунктам. Батарея тяжелых орудий сначала разместилась напротив ворот Монмартра, чтобы разрушить их прицельной стрельбой, два легких артиллерийских орудия установили на вершине холма, а два других — на Монфоконе, у подножья знаменитой виселицы, чтобы произвольно обстреливать город, держа в страхе население.
Майенн известил короля Испании о том, что готовится новая осада: «Что меня больше всего волнует, так это Париж, против которого враг бросит все свои силы». Но его отношение к Филиппу II было неоднозначным. Он оставался сторонником Карла X Бурбона и именно благодаря кардиналу был назначен наместником. Поэтому он попросил парламенты лигистских городов снова утвердить его в этой должности. Но члены Парижского Парламента пошли еще дальше и обсудили возможность назначения протектора королевства, считая, что наместник не обладает достаточной властью. Делегаты от шестнадцати кварталов Парижа, которых сокращенно называли «Шестнадцать», в декабре предложили кандидатуру короля Испании. Майенн ловко увернулся от удара, предложив назначить папу, которого он не так опасался. Одновременно наместник объявил о созыве в феврале Генеральных Штатов в Лиможе. Он созвал также в Сен-Дени военный совет, на котором присутствовали испанский посол, папский легат и лотарингские принцы. Майенн предложил им остаться в осажденном городе, тогда как сам он займется организацией армии, прибегнув к помощи иностранцев и объявив новый призыв среди французских лигистов. Этот последний источник вскоре иссяк. За пять с половиной месяцев он наберет всего лишь 5000–6000 человек.
Его брат, герцог Немурский, талантливый двадцатидвухлетний полководец, был назначен комендантом Парижа. Он быстро пополнил запасы продовольствия, но запасы пшеницы и вина позволяли продержаться не более месяца. Герцог пополнил также личный состав своих войск 1500 ландскнехтами, 1500 швейцарцами и аркебузирами и городским ополчением по 3000 человек от каждого квартала, что в общей сложности составляло 43000 горожан. В июле он приказал взять на учет всех годных к военной службе мужчин от семнадцати до шестидесяти лет. Городские власти распорядились, чтобы в двадцать четыре часа покинули город крестьяне, прибывшие с сельскохозяйственными продуктами, а также все бродяги; но приказ, отданный 2 июня, не был выполнен. 30000 иждивенцев остались на содержании города.