Генрих Третий. Последний из Валуа

Эрланже Филипп

Но на требования, переданные Строцци, король Наваррский ответил отказом: он не мог пойти на уступки, не рискуя потерять руководство своей партией в пользу Конде. Это означало войну. Она казалась такой бессмысленной, что люди окрестили ее «Войной влюбленных», поскольку д’Обинье совершенно бездоказательно утверждал, что Маргарита, люто ненавидя своего брата, заставила Тюренна посоветовать королю Наваррскому начать военные действия. Эта война могла привести Францию к полной разрухе, и страну ждали неисчислимые бедствия, если в дело ввяжется монсеньор, а Лига, войдя в соглашение с Испанией, поддержит иностранное вторжение.

«Обращение к французскому дворянству», в котором

король Наваррский пытался оправдать свои действия, совершенно не объясняло этого чудовищного предательства протестантов. В своем ослеплении яростной внутрипартийной борьбой реформаторы так и не поняли, что, нападая на либеральное правительство, они открывают путь своим злейшим врагам – Католической Лиге, фанатизм которой сдерживал только двор.

Генрих поступил очень мудро: он объявил, что не намерен считать врагами всех гугенотов. Если кто-либо из них заявлял в католический магистрат о своем желании сохранить верность королю, этому человеку гарантировалась защита. Подобная мера сослужила необыкновенную службу королю.

Неутомимая Екатерина посылает своему зятю открытое письмо, проникнутое патриотизмом и негодованием, а затем торопится к герцогу Анжуйскому: необходимо было любыми способами помешать ему присоединиться к мятежникам. Принц требует должности генерал-лейтенанта и полной свободы действий в Нидерландах, на что его мать, принципиальная противница вмешательства в дела других стран, соглашается с тяжелым вздохом.

После героической осады король Наваррский 31 мая 1580 года занимает Кагор, впервые проявив свои способности военачальника. Генрих поднимает две армии, задача которых – сдерживать напор Лиги. Третья армия под командованием Бирона спускается к Гаскони, разрушая все на своем пути.

А осенью во Франции разражаются эпидемии. Только в Париже коклюш, а затем чума уносят жизни тридцати тысяч человек.

Воспользовавшись всеобщей усталостью, монсеньор настойчиво предлагает себя в качестве третейского судьи. Ему очень хотелось завоевать Нидерланды, куда его теперь звал принц Оранский, напуганный появлением своего соперника, эрцгерцога Матиаса, а также новым наступлением испанцев, которые осаждали Камбре.

Франсуа принял делегатов Объединенных провинций и в Плесси-ле-Тур подписал с ними договор, согласно которому он обещал править как конституционный монарх и не смешивать свои интересы с интересами Франции, а также освободить Камбре. Король нисколько не возражает: необходимость как можно скорее закончить войну, а также угроза испанского вторжения на северных границах заставили его изменить свою точку зрения.

Развязку ускорило взятие Ла-Фера королевской армией. Протестанты, неспособные больше продолжать военные действия, согласились на новую конференцию, на которой герцог Анжуйский представлял короля, а Маргарита – своего мужа. Раздосадованные Гизы все же предлагают своему давнему врагу королю Наваррскому заключить тайный союз, если переговоры ни к чему не приведут. При этом совершенно ясна их истинная цель, и Беарнец уклоняется от расставленной западни.

Генрих III вел себя очень жестко. Либерал вплоть до непопулярности, он не желал показаться слабым. Протестанты должны были подтвердить свое согласие с договором, подписанным в Бержераке, отказаться от всех своих завоеваний.

Генрих III еще раз взял штурвал управления государством в свои руки. Протестанты были укрощены, монсеньор поглощен Нидерландами, Гизы заняты мелкими интригами – король мог вздохнуть так свободно, как не вздыхал ни разу с момента восшествия на престол.

Глава 8

Правление визирей

После

учреждения Ордена Святого Духа король терпеливо трудился над тем, чтобы собрать около себя верных людей, чья власть зависела бы только от его воли и которые не стремились бы поэтому примкнуть к каким-либо заговорщикам. Генриха упрекали в том, что он стремился стать вождем партии. Однако те, кто это говорит, плохо представляют себе эпоху, когда еще были сильны пережитки феодализма.

У каждого гранда был свой двор, воспроизводивший в миниатюре королевский. Тут имелись свои придворные, свои пажи, стража, интендант финансов, свой писатель, поэт или памфлетист. И Монморанси, Роган или Латремуй появлялись в Лувре в сопровождении своей свиты и вассалов, количество которых у некоторых принцев могло сравниться с настоящей армией. Поэтому король проявлял предусмотрительность, окружая себя верными людьми.

От Гуго Капета до Людовика XIV монархия вела отчаянную борьбу со знатью, постоянно забывающей о своей роли и месте. Большой земельный надел, высокий пост – иногда этого бывало достаточно, чтобы к королю переставали относиться как к благодетелю и видели в нем лишь узурпатора власти. Оделяя дворян привилегиями, король всегда рисковал тем, что они станут угрозой для его преемника. Так, милости, оказанные Франциском I Клоду де Гизу, стали причиной того, что два поколения этого семейства претендовали на корону.

После Фронды Людовик XIV стал опираться на буржуазию; Генрих III в качестве опоры выбрал мелкое дворянство.

Именно они заняли места фаворитов, чьи мраморные надгробья стояли в церкви Сен-Поль. В двух из этих юношей король усмотрел качества, которые он счел достойными, чтобы возвысить их обладателей.

Бернар де Ногаре де Лавалетт был из Гаскони. Он утверждал, будто его дед – тот самый знаменитый Ногаре, который дал пощечину папе римскому Бонифацию VIII, но злые языки говорили, что молодой человек происходит из семьи простого нотариуса. Непоседливый, острый на язык, болтливый, обладающий тем своеобразным средиземноморским красноречием, в котором истина с легкостью подменяется красивыми словами, прячущий под показным легкомыслием твердую волю, честолюбивый, обладающий непомерной феодальной гордостью, и в то же время – изящный, тонкий, открытый всем перипетиям судьбы, человек этот легко завоевал сердце короля.

Анн де Жуайёз, барон д’Арк, был честнее, не столь алчен и не столь эгоистичен; у него было меньше энергии и политического чутья, зато он привлекал своей обходительностью, великодушием и обаянием. Его очаровательная внешность, элегантность и любезность, резко контрастировавшие с высокомерной осанкой его соперника, привлекали придворных дам.

Легенда приписывает ему участие в фарсе, разыгранном Сен-Люком для короля. Вот как об этом рассказывает д’Обинье: «Однажды Сен-Люк вместе с д’Арком по совету мадам де Рец решили проделать отверстие в стене покоев короля и, просунув в него большую медную трубу, сделать вид, что это труба ангела Господня, который угрожает Генриху III расплатой за его грехи.

При этом они прекрасно знали, что дух короля и без того был ослаблен страхом перед темнотой, в которой ему постоянно чудились какие-то шорохи. Удрученный мыслью о том, какое действие это может произвести на короля, д’Арк признался во всем своему господину».

Все это происходило во время «Войны влюбленных». Охваченный паническим ужасом, Сен-Люк поспешно покинул двор и попросил убежища у протестантов. Все насмехались над легковерием короля, и тут пришло известие, что коварный Сен-Люк попытался захватить Ла-Рошель. Такова фабула этой легенды, о которой злые языки того времени так любили посудачить.