Географ глобус пропил
Шрифт:
– Ох, Ветка, как бы тебе объяснить… – вздохнул пьяный Служкин, стряхивая пепел себе в чашку. – Ты думаешь, у меня все так получается, потому что я не могу по-другому?… Нет. Я просто хочу жить как святой.
– Это что ж, не трахаться ни с кем? – напрямик спросила Ветка.
– Нет, не то… – с досадой сказал Служкин.
– Так святые же не трахались.
– Дура. Не трахались монахи, а не все святые были монахами. Я и имею в виду такого святого. Так сказать, современного, в миру… Я для себя так определяю святость: это когда ты никому не являешься залогом счастья
– Опять твои заморочки!… – Ветка потрясла кудрями. – Чокнутый ты, Витька. Все у тебя через задницу, не по-людски. Ты мне лучше скажи популярно: мы с тобой идем или что?
– Куда идем? – спросил Служкин, разливая водку.
– Куда-куда! В постельку. Трахаться.
– Нет, Ветка, – печально сказал Служкин. – Нехорошо это.
– Надю жалко, да? Или святость мешает?
– Дважды дура ты, – обиделся Служкин. – Ничего не понимаешь.
– А чего я должна понимать?
– Я, Ветка, тут в девочку влюбился, – смущенно признался Служкин.
– Вот, здрасте! – изумилась Ветка. – В какую?
– В ученицу свою.
– Прямо так, ни с того ни с сего и – бац!
– Ну почему же… Она мне давно нравилась, но я как-то не определял своего отношения к ней. А недавно она вдруг попросилась со мной в поход – ну, я и понял. Это только в кино: увидел – и любовь до гроба. А на самом деле все незаметно происходит. По порядку. Прозаично.
– И ты ее в любовницы взять решил?
– Господь с тобой! – испугался Служкин. – Она же маленькая! Ей всего четырнадцать лет! Я же ее вдвое старше!
– Ну и что? У нее, что ли, еще ничего не прорезалось, или у тебя, что ли, уже отсохло?
У Служкина чуть искры из ушей не посыпались.
– Ветка, я тебя укушу! – скрипя зубами, предупредил он.
– Подумаешь, в девочку влюбился! – Ветка пренебрежительно махнула сигаретой. – Что, твоя девочка окочурится, если ты с кем-нибудь потрахаешься? Тоже мне, нашел повод для воздержания!
– Ну, мне как-то перед собой неудобно… – промямлил Служкин.
– А кто только что говорил, – Ветка скорчила рожу и пропищала: – «Никого не делать залогом своего счастья»?… Тебе такое счастье привалило – ни Колесникова, ни Шурупа, ни Нади, ни Таты, да я еще сама навязываюсь, – а ты за какую-то салагу уцепился!…
Служкин озадаченно поскреб затылок.
– Ну, в общем-то ты права, – подумав, согласился он. – Только давай хоть водку допьем…
В комнате Ветка разобрала диван и с аппетитом сообщила:
– Еще никогда я не изменяла Колесникову в супружеской постели!
Ветка начала быстро раздеваться, расшвыривая вещи.
– Иди сюда, – велела она, валя Служкина на себя. – Под тобой как под велосипедом… Ты, Витька, не думай, что чик-чик – и готово. Ты у меня сейчас работать будешь как негр!
И Служкин действительно работал как негр. Под его руками и губами Ветка бесстыже вертелась и корчилась, рычала, орала и материлась, мотала головой, колотила пятками, царапалась. Со стороны могло показаться, что Служкин
– Сильнее, грубее, вот так, вот тут, – хрипло поучала Ветка, зажмуривая глаза. – Я тебе баба, а не микрохирургия!… А-у-ум-м!…
Через некоторое время они упали с дивана на пол, и мокрая от пота Ветка, отползая от Служкина, простонала:
– Если, Витька, я еще раз кончу, то лопну…
Они полежали на полу, отдохнули.
– Давай теперь я тобою займусь, – подползая обратно, сказала Ветка. – А то у нас с тобой пока еще только рукопашная была…
– Валяй, – согласился Служкин. – Теперь ты будешь негром.
Однако негра из Ветки не получилось. Сколько она ни трудилась, чего бы ни выдумывала, ничего не помогло. Наконец Служкин начал отпихивать ее, страдальчески кряхтя:
– Ну тебя на фиг… Не видишь – один обмылок остался… Все, приехали, бензин кончился…
– Что же мы, толком и не потрахаемся?… – усаживаясь, обескураженно спросила Ветка.
– А я что поделаю? – грустно сказал Служкин.
– Ну, не расстраивайся. – Ветка извиняюще погладила Служкина по колену. – Мне с тобой и так было просто зашибись – чуть в космос не улетела. В другой раз все будет нормально… Только не внушай себе ничего.
– А чего мне внушать? – удивился Служкин. – Я и так про себя все знаю. Дома хожу как «тэ»-тридцать четыре…
– Тем более.
– Это, Ветка, судьба, – убежденно сказал Служкин. – И ничто иное. Сама посмотри, как она из меня насильно святого делает.
– Пить надо меньше, – философски заметила Ветка.
Часть III. Вечное влечение дорог
Первые сутки
«Пермь-вторая, конечная!» – хрипят динамики.
Колеса трамвая перекатываются с рельса на рельс, как карамель во рту. Трамвай останавливается. Пластины дверей с рокотом разъезжаются в стороны. Я гляжу с верхней ступеньки на привокзальную площадь поверх моря людских голов.
Над вокзалом, за проводами с бусами тарелок-изоляторов, за решетчатыми мостами, за козырьками семафоров – малиновые полосы облаков. Небо до фиолета отмыто закатом, который желтым свечением стоит где-то вдали, за Камой.
Хоть времени и в обрез, я иду в толпе медленно, чтобы ненароком не сбить кого своим огромным рюкзачищем. Гомон, музыка, шарканье шагов, свистки, перестуки. Издалека я замечаю свою команду у стенки правого тоннеля.
Девочки смирно сидят на подоконнике. Пацаны курят. Рюкзаки составлены в ряд. Ученички мои, конечно, вырядились кто во что горазд. Маша и Люська в кроссовках, брючках и разноцветных импортных куртках. Отцы в телогрейках, брезентовых штанах и сапогах. С Градусовым вообще беда. Под свисающей с плеч рваной курткой – тельняшка, заляпанное известкой трико подпоясано солдатским ремнем, на ногах – болотники с подвернутыми голенищами. На рыжем затылке висит длинная лыжная шапочка с красным помпоном. Н-да, походнички… Девочки словно бы на пикник собрались, отцы – в колхоз, а Градусов – вообще в армию батьки Махно.