География растений

Гумбольдт Александр

больше времени на их обработку, так как моя картина природы

должна была бы представлять собою лишь общие точки зрения, лишь

верные, в точных цифрах выраженные, факты.

Начиная с моей ранней юности, я подбирал идеи для подобного»

труда. Свой первый набросок географии растений я передал в 1790 г-

знаменитому спутнику Кука, моему другу Георгу

Форстеру, имя

которого я никогда не могу произнести без чувства глубокой

благодарности. Изучение различных отраслей физико-математических

знаний, которыми я после того занимался, дало мне возможность

расширить эти мои первые идеи. Но в особенности я обязан материалами

для этой работы моему путешествию в тропические страны. В созер-

цании объектов, которые я должен,был описывать, в окружении

мощной, но по самой ее внутренней борьбе благодетельной природы,

у подножья Чимборазо3, я написал большую часть из этих страниц.

Я считал необходимым озаглавить их «Идеи о географии растений».

Всякое другое, менее скромное, заглавие сделало бы более заметным

несовершенство моего труда, так что его не спасло бы и само

снисхождение общества.

Оставаясь верным направлению эмпирического исследования

лрироды, которому была до сих пор посвящена моя жизнь, я и в этом

труде расположил многочисленные явления скорее одно рядом с

другим, а не представил их, углубляясь в природу вещей, в их внутрен»

ней связи между собой.

Это положение, которое указывает тот исходный момент, с точки

зрения которого, я смею надеяться, меня будут оценивать, должно

вместе с тем свидетельствовать и о том, что когда-нибудь будет

возможно представить натурфилософски картину природы совершенно

другого рода и гораздо более высшего порядка. Как раз такая

возможность, в которой я до моего возвращения в Европу сам почти что

сомневался, такого рода сведение всех явлений природы, всякой

деятельности созидания к никогда не прекращающейся борьбе

взаимно противостоящих основных сил материи получило

обоснование

в смелом труде одного из наиболее глубокомыслящих людей

нашего столетия4.

Не будучи вполне чуждым духа шеллинговской системы, я далек

от убеждения в вредности чисто натурфилософских изучений для

эмпирического знания, так же как и в необходимости вечного

столкновения эмпириков и натурфилософов, как двух враждующих

полюсов. Немногие из натуралистов жаловались так громко, как я, на

неудовлетворительность современных теорий и характер их

изложений; немногие так определенно заявляли о своем недоверии в

существовании специфической разницы в так называемых основных

веществах (Опыты раздражения мускулов и нервных волокон,т. I, стр. 376

и 422; т. И, стр. 34, 40).

Кто же может с большей радостью, чем я, принять систему,

которая, отбросивши атомистику и односторонние воззрения,

последователем которых и я сам некогда был, сводящие все разнообразие

материи просто к разнице в плотности и заполнении пространства,

обещает пролить яркий свет на организм и на до сих пор

естествознанию недоступные явления тепла, магнетизма и электричества.

Картина природы, которую я здесь даю, основывается на наблкь

дениях, установленных отчасти мною одним, отчасти совместно с Бон-

планом. Соединенные в течение долгих лет узами тесной дружбы,

переживши вместе все тягости жизнив некультурных странах и в

условиях неблагоприятных климатов, мы решили, что все работы,

которые явятся плодом нашей экспедиции, должны носить наши оба

имени.

Во время редактирования этого труда в Париже я пользовался

часто советом знаменитых ученых, в тесном контакте с которыми

я имел счастье жить. Лаплас, имя которого не нуждается в моих

похвалах, принял с момента моего возвращения из Филадельфии

самое теплое участие в разработке сделанных мною в тропиках

наблюдений.