Геологическая поэма
Шрифт:
Первое, чему учит человека арктический мир, — это выдержка. Бывалый полярник, Вегенер и внутренне, и внешне оставался спокойным. Решение принял быстро, поскольку и выбирать-то, собственно, было не из чего. Задержать судно до улучшения ледовой обстановки он не мог — экспедиция попросту не имела для этого денег. Следовательно, высадка с судна непосредственно на берег исключалась. Но ледяной пояс подходил вплотную к мысу, образующему дальний борт Ингнернита, и там располагалось гренландское селение Увкусигсат. Жители его были людьми не совсем чужими — с ними у Вегенера имелась предварительная договоренность о том, что они будут работать в его экспедиции.
Итак, выгрузить на лед все сто тонн груза, то есть две с половиной тысячи тюков, ящиков, бочек, и все это доставить в Увкусигсат, а там… там будет видно.
От Увкусигсата, направляясь к «Густаву Хольму», неслась во весь опор едва различимая даже в
Девятого мая, во второй половине дня, собачьи упряжки вывезли с судна последние остатки груза. На неприютном каменистом берегу неподалеку от селения Увкусигсат выросли целые горы аккуратно сложенного экспедиционного имущества. Тут же скребли копытами гремучую морскую гальку, фыркали, трясли гривами доставленные еще в первый день исландские пони. Жители селения держались от них на почтительном расстоянии и взирали с опаской: знатоки собак, морского зверя и птиц, они таких животных видели впервые и после немалого замешательства дали им название, наиболее, по их разумению, подходящее — «большие собаки». Кое-кому из экспедиции это казалось смешным и странным, может быть, даже лишний раз доказывающим примитивность ума аборигенов. Вегенер сдержанно хмыкал: а чем, собственно, лучше мы, немцы, некогда назвавшие невиданный ранее заморский овощ «земляным яблоком» — «эрдапфель»? Правы гренландцы, правы: лохматые лошадки на собак походят все же больше, нежели на полярную крысу — лемминга, белого медведя или тем паче на тюленя.
Поглаживая доверчиво приткнувшуюся морду «большой собаки», Вегенер смотрел на дымящий вдали, за поясом льда, «Густав Хольм». Взгляд командора экспедиции был невесел, но спокоен, хотя внезапно свалившаяся непредвиденная задержка выбила бы из колеи кого угодно. Гренландцы, правда, уверяли сегодня: лед уйдет через восемь, в крайнем случае — через четырнадцать дней. Что ж, это немножко утешало…
На борту «Густава Хольма» прощально отсалютовала маленькая сигнальная пушка — приглушенный расстоянием звук выстрела мягким комом прикатился по ледяной равнине. Вегенер с благодарностью кивнул в ответ, словно его могли видеть там, на судне.
Да, профессор был спокоен, и выдержка не изменила бы ему даже в том случае, если б он узнал вдруг правду: они будут заперты здесь, на бесплодном мысу, не восемь, не четырнадцать, а целых сорок четыре дня, из-за чего весь график работ экспедиции сломается самым роковым образом.
Свежим холодом несло с моря. Холодом дышал и лежащий за спиной гигантский Щит. Его Величество Щит. Три миллиона кубических километров льда.
Мертво лязгала галька под копытами печально вздыхающего пони. В выстуженной синеве неба с плачущими криками метались чайки. Озябшими, щемяще сиротливыми, затерянными на самом краю света выглядели сложенные из дерна бедные жилища гренландцев. Поистине Ультима Туле, Последняя Земля…
Девятое мая. В этот день на промороженном арктическом берегу, источенном ветрами ледниковой эпохи, жизнь Альфреда Вегенера начала обратный отсчет времени: отныне все, что совершалось в ней, не увеличивало прожитое, а уменьшало оставшееся…
Двадцать второго июня наконец-то окончилась эта чудовищно затянувшаяся пытка ожиданием, бездействием, бессилием что-либо изменить. Каждый потерянный день означал, что часть работ неуклонно сдвигается из благоприятного времени года в зиму — в туман, снег, мороз. В полярную ночь.
Двадцать второе июня — в этот день экспедиция уже полностью перебралась в Камаруюкский фьорд, и начался последний этап пути на материковый лед — на Щит. Путь этот был сложен, он шел сквозь стиснутую отвесными скалами сумрачную щель, в которую сверху, с почти километровой высоты перепада вползал узкий язык глетчера, а навстречу ему таким же узким языком тянулось море — их, эти два состояния одной стихии, воду и лед, разделяло четыреста метров каменистого склона, прихотливо изрезанного множеством ручьев, сбегающих в море из-под льда. Здесь, на сыром клочке суши, был перевалочный пункт, где доставленное по воде снаряжение перегружалось на лошадей, чтобы затем поднять по четырехкилометровой длины глетчеру на Ледниковый щит. Километр превышения при четырех с половиной километрах пути, и примерно на трети подъема ледяной язык переламывался, перетекая через крутой выступ скального ложа. Вот это место, названное «изломом»— уступчатая зона гигантских трещин, которые пронзали глетчер на всю его почти двадцатиметровую толщу, — стало главным препятствием на пути вверх. Прокладка здесь тропы, пригодной для лошадей, отняла много сил, а главное же — чрезвычайно теперь вздорожавшего времени.
Стоял в полной поре полярный день, поэтому работы велись в «ночное» время суток — в «дневное» было слишком жарко под ослепительным палящим солнцем, особенно беспощадным на рафинадно
С самого начала немалой проблемой стало (и оставалось) общение с гренландцами — иннуитами, как они себя называли. Из-за языкового барьера возникали недоразумения. Пока они не создавали серьезных помех в работе, но опыт подсказывал Вегенеру, что со временем это может случиться. Но как быть? За считанные дни ведь не научишь немцев гренландскому или же гренландцев немецкому. Лучший выход — веселая шутка. Доброжелательный смех не требует перевода. Так считал командор…
В восемь вечера, когда солнечные лучи немного тускнели, теряли жгучую силу, проворный кашевар Вигфус (он вообще был мастер на все руки) будил людей. Те нехотя, ворча вставали. Полярное лето с его полуночным солнцем поистине изнуряло всех. Плохо гнущимися руками натягивали анораки [51] , лыжные брюки, плотные чулки, ледовую обувь с «кошками». До предела вымотанные, вялые, полусонные, они могли вспылить из-за любого пустяка. И тут перед палатками возникал свежий, бодрый командор и с неподражаемым юмором начинал рассказывать, как к Георгу Лиссею (инженер из Гамбурга, заведовал материальным складом) приходит маленький толстый гренландец Иеремия и вежливо говорит: «Лиссей, игитсирангиланга». Тот, разумеется, не понимает. После минуты бесплодных усилий объясниться Иеремия мучительно задумывается и вдруг, вспомнив, радостно объявляет на вполне сносном немецком: «Спичек, скотина!». Общий хохот. Вместе со всеми смеется и сам Лиссей…
51
Анорак — гренландская верхняя одежда с капюшоном.
«…Каждый, кто знаком с моторами, знает, что они капризней старых баб», — хмуро сказал инженер Курт Шиф. Он работал на испытательной станции воздухоплавания в Берлин-Адлерсгофе и был приглашен в экспедицию специально для того, чтобы собрать и отладить аэросани.
С того момента, когда тысячи и тысячи лет назад образовался Ледниковый щит, это были вообще первые на его поверхности механические средства передвижения. Покрытые ярко-красным лаком двое аэросаней — их окрестили «Подорожником» и «Белым медведем» — весьма импозантно смотрелись на однообразной белизне Щита. Изготовила их финская государственная фабрика летательных аппаратов в Гельсингфорсе. По четыре широкие лыжи из крепкого американского орехового дерева хиккори. Резиновые амортизаторы. Закрытая кабина для водителя, просторное помещение для груза. Двигатель — авиамотор с воздушным охлаждением фирмы «Сименс-Шуккерт» мощностью в сто двенадцать лошадиных сил. Бак на двести килограммов горючего. «Камусуит», «большие сани» — так называли их гренландцы. «Большая неизвестная величина» — так называл аэросани Вегенер, хотя остальные члены экспедиции, а особенно Георги и Зорге, со всей уверенностью ожидали от них почти чуда. Еще во время перегрузки в Хольстейнборге Вегенер, оглядев тесную после «Диско» палубу «Густава Хольма», с добродушной иронией спросил у Шифа, не могли бы, допустим, аэросани плыть дальше по морю своим ходом. Инженер с самым серьезным видом категорически отверг такую возможность.
Практика полярных исследований пока что не являла примеров удачного использования механического транспорта, и Вегенер это прекрасно знал. Шеклтон, Скотт и Моусон поочередно пытались применять в Антарктиде колесный автомобиль, автосани гусеничного типа, импровизированные аэросани, но — без особого успеха. Командору было также известно, что работающая ныне антарктическая экспедиция Бэрда имеет полугусеничную машину Форда, однако удачен ли оказался этот эксперимент — об этом он ничего пока не слышал.