Геометрическая поэзия

Мне как-то снился странный сон:

Немой квадрат гипотенузы

Слагал легенду, как Герон

Восславил голову медузы.

И я писала в полутьме:

«По теореме Пифагора

Пришёл, измученный, ко мне

Судья всемирного раздора».

Но то был сон, всего лишь сон.

Свои кровавые чернила

Я нацедила на перо

И им бумагу окропила.

Я начертила на листе

Прямоугольный

треугольник,

Где у кометы на хвосте

Сидит обиженный Песочник.

Спешишь, Песочный человек?

Не ты ли это постарался

И, затянувшийся на век,

Мой сон развеял? Обознался

В ночи свирепый Бугимен.

Его избитые кошмары

Теперь не более, чем тень,

Не наносящая удары.

Глубокий вдох – всего лишь сон.

Я беспокойно засыпаю,

И снова снится странный клон,

Чьего я имени не знаю.

Он шепчет мне: «Открой тетрадь.

Искусной прозы теорема

Не даст писателю соврать -

Твоя извечная дилемма…

По-новой выведи пером

Живую формулу поэта

И прогони из горла ком

Свободой старого завета,

Ведь даже этот странный стих

Всего лишь плод твоих анафий,

И сладкой власти он лишён

В пространстве свергнутых монархий».

И я пишу, пишу во тьме…

Сменяет снова рифма прозу,

И аксиомы в голове

Несут ленивую угрозу.

У изголовья он приник,

Судья израненного мира,

Устало что-то говорит,

В его руке дрожит рапира…

Смешались первые труды

И геометрия Евклида.

Давно знакомые черты

Напоминают инвалида,

Чей тихий вздох – хрустальный шар,

Парящий в мутном подсознании;

И там же раненый омар,

И там же жуткие пираньи…

Я начертила полукруг.

Светлеет комната ночная,

И вижу я, как старый друг

Бледнеет, мысли покидая.

Сон окончательно ушёл,

Но геометрия поэта

Свой беспощадный произвол

Оставит с наступлением света.

Моя кровать. Часы. Стена.

Температура тридцать девять,

И вижу я сквозь дымку сна

Непоэтическую лебедь.

Ну да, я сплю – всё это сон,

Не до конца ещё проснулась,

Но в поэтический закон

Вся сущность мира обернулась.

Ты облил чернилами мою картину

За то, что я порвал твою любимую книгу

За брошенное мне обидное слово…

Так всё знакомо и совсем не ново.

Когда это началось, скажи мне?

Этих вечных ссор не было и в помине

До

дня, когда между нами пробежала кошка…

Чёрная, как зимняя ночь за окошком.

С чего началось это всё? Я не помню,

Да и ты давно закрыл на это глаза ладонью.

Теперь это только длинная цепь, где звенья –

Ссоры и взаимные оскорбления.

Ты сжёг мой любимый пирог с черникой

За то, что я зачитался интересной книгой

И послал к чертям тебя, играть не желая…

Вот такая вот ирония злая.

А ведь ты тоже любишь его – черничный пирог.

Сколько раз я выставлял тебя за порог

В надежде побыть один, в тишине и покое?

Ну что ж, я получил их, только хочется совсем другое.

И теперь я стою на твоей могиле,

Утопая по колено в песке и иле

У реки, где мы играли вместе…

Было такое время, даже не верится.

Одно меня радует: ты живой,

Правда, где-то далеко и не со мной.

Не думал, что скажу это, но мне очень жаль:

Я бы хотел услышать в твоём голосе сталь.

Пусть мы бы ссорились, как не в себя,

Мы бы делали это, друг друга любя,

Но ты был бы рядом, и я раздражался,

Что младший братишка, как всегда, не сдержался.

Отец бы пришёл и сказал, как обычно,

Что наши ссоры – его пряди седые,

Что мать стареет из-за наших слов,

Брошенных в порыве гнева без тормозов.

Но ты не здесь. Я не знаю, где ты.

Ты ушёл из дома рано, на рассвете.

Я тогда не спал, но не стал прощаться…

Я ведь не знал, что ты решишь не возвращаться.

Прошёл один день, и два, и три,

Надежда угасла снаружи и внутри,

И я потом долго срывал голос до хрипа,

Пока искал тебя в лесу под каждой глыбой.

Но ты не вернулся, и я, кажется, умер.

Я говорил друзьям, что ты лежишь с простудой,

А сам холодел от мысли, что проигран спор,

Что мать с отцом больше не услышат ссор.

Лучше бы ссоры, честно. Так ты ни жив и не мёртв.

Неизвестность хуже: это кошмар из снов,

Я просыпаюсь в поту и тебя не вижу…

Сон уходит, но страх воет под крышей.

Я так долго жил. А потом ты вернулся.

Был жаркий день – я в реке окунулся,

А потом вынырнул и увидел тебя…

Как будто кривое отражение себя.

И потом мы пошли по колено в иле

Туда, где я придумал тебе могилу,

Где схоронил столько бессильной злости…

Хорошо, что лишь злость, а не твои кости.

Я не любил тебя так ещё никогда.

В реке мы стали не разлей вода