Геометрия и Марсельеза
Шрифт:
Гаспар Монж, охваченный революционным энтузиазмом, видел в этой войне лишь борьбу с тиранией, все равно какой — королевской, княжеской, папской, — борьбу за свободу против любой «богом данной неограниченной власти». Он полностью разделял решение Директории. Произведения искусства и науки созданы не папой римским, не герцогами Модены, Пармы или Генуи и не должны больше им принадлежать. Собрать воедино великие творения мастеров и мыслителей прошлого, все достижения человеческого гения и сделать их достоянием свободных народов — вот в чем видел геометр свою миссию.
Пылкая увлеченность не давала Монжу всерьез задуматься над тем, каким же все-таки образом итальянский народ, создавший отбираемые комиссией шедевры, будет наслаждаться зрелищем картин и статуй после
Мимо коляски проплывали все те же нищие деревни, что и пять и десять лет назад. Революция пока еще ничем не обогатила жалкий крестьянский стол, ничего не добавила в забитую крестьянскую голову — разве что выбила из нее страх перед королями (их, оказывается, можно судить!) и аристократами, которые, как и все смертные, вполне могут попасть на пику или на фонарь.
Был конец мая. Природа, не знающая социальных потрясений, украсила землю всем, чем была богата. Будет ли война, не будет ли войны — об этом она даже и не знала. Каждый куст, проплывавший мимо окна экипажа, утверждал всем своим видом: «Я ничего не знаю о смерти короля, к которой причастен и ты, гражданин Монж, мне даже не известно имя моего будущего владельца! Это для меня все равно… Я знаю только солнце и теплую влажную родную землю. И мне ее никто и ничто не заменит. Зачем же и куда же спешишь ты, человек?..»
А человек погонял лошадей. Он спешил в Италию, в далекий город Милан. Его торопил общественный долг. Монж оставил дом, жену, дочерей, свое любимое детище — Политехническую школу. Он оставил математику, без которой скучал так же, как если бы он оставил родину.
За окном были уже итальянские пейзажи. Монж в первый раз появился на земле Леонардо и Галилея.
Вскоре произошла историческая встреча двух великих людей, после которой судьба одного из них тесно переплетется с судьбой другого, а вернее — полностью подчинится ей. Этими людьми были математик Монж и полководец Бонапарт. Слава отважного республиканского генерала уже гремела на весь мир. За его плечами были только победы — много побед, одна внушительнее другой. Феодалы трепетали в своих древних замках при одном упоминании его имени. Романтически настроенные поэты воспевали его подвиги, честолюбивые офицеры и генералы тянулись к нему в надежде прославиться.
Генерал Бонапарт, в чье распоряжение, собственно, прибыла комиссия, принял ученых и художников очень радушно. Особенное расположение он проявил к Монжу.
— Один молодой артиллерийский офицер, совсем не пользовавшийся благосклонностью правительства, — сказал он с улыбкой, — обращался в 1792 году с просьбой к морскому министру. Может быть, министр и не запомнил этого случая — мало ли просителей у него тогда перебывало… Что же касается безвестного офицера, то он никогда не забудет его внимания.
Тут Бонапарт приосанился и прочувствованно произнес:
— Этот офицер, командующий славной армии, считает за счастье принимать у себя бывшего министра и от души подает ему признательную руку.
Монж был растроган. Старый ученый смотрел на молодого полководца и тщетно пытался его припомнить. Видимо, особыми дарованиями он прежде не выделялся.
Геометр не ошибся. Еще в аттестации Бриеннской школы, откуда Бонапарт был направлен в Парижскую, говорилось, что он любит во всем большую аккуратность, всегда отличался любовью к математике, но очень слаб во всяких искусствах и в латинском языке. Слаб он был, как известно,
Проницательные глаза Бонапарта доброжелательно смотрели на ученого.
— Я буду рад, — сказал он, — если вы, дорогой Монж, и ваши друзья будете чувствовать себя здесь как дома.
Дом Бонапарта, а точнее, дворец, который он занимал, был великолепен. Молодой республиканец совсем не хотел выглядеть пуританином. Спартанская скромность времен неподкупного Робеспьера была, очевидно, не по нему. Генерал устроился по-королевски и окружил себя настоящим двором. Здесь были депутаты от многих городов, представители всех итальянских государств, ожидавших решения своей судьбы, уполномоченные австрийского императора, прибывшие для мирных переговоров. Здесь была и большая охотница до роскоши красавица Жозефина, дочь плантатора и вдова генерала Богарне, казненного якобинцами. Бонапарт женился на ней за два дня до отбытия своего в итальянский поход.
Знаменитые ученые и художники стали неплохим дополнением к этому букету. К тому же они могли оказаться по-настоящему полезными генералу не только теперь, но и потом…
— Завидую я вам, ученым, — сказал как-то Бонапарт. — Как вы должны быть счастливы тем, что прославились, не запятнав кровью своего бессмертия!.. Что же касается меня, то я только тогда буду счастлив, когда успокою Европу и в награду за все получу звание мирового судьи в моем округе.
Монж не очень-то верил, что Бонапарт мог удовольствоваться столь скромной ролью в будущем. Но была в этом генерале такая притягательная сила, такая убежденность, что поневоле начинаешь верить самым необычным и неправдоподобным его высказываниям. Геометр, очень скромный по натуре, в глубине души не одобрял роскоши, окружавшей Бонапарта. Да и к чему бы она полководцу революционной армии, который в походной жизни всегда был непритязателен и прост. Не потому ли его так любили солдаты… Но наблюдая, как жадно и быстро он работает, с каким знанием дела, решает запутанные и далекие от его профессии вопросы, сколько вещей одновременно удерживает в своей голове, Монж невольно прощал ему и этот дворец, и этот двор. И начинало казаться даже, что двор этот необходим, чтобы утвердить в глазах Европы мощь и величие революционной Франции.
Обязанности ученых и художников, прибывших в Италию, были довольно щепетильного свойства. Их руками французское правительство взимало с побежденных государств контрибуцию в виде картин, статуй, ценных рукописей. Им, как наиболее сведущим специалистам, надлежало отбирать именно лучшие произведения, чтобы все было, как говорится, без обмана. В итоге один только папа Пий VI лишился ста картин и статуй и пятисот ценнейших рукописей из ватиканской библиотеки.
Монж добросовестно выполнял порученное ему дело, стараясь при этом соблюсти справедливость и не уронить чести француза и республиканца. Итальянские художники и владельцы картин не раз предлагали ему в подарок бесценные произведения, видимо, стремясь смягчить свою участь. Однако ученый подарков не принимал, и его дом на улице Бель-Шасс не украсило ни одно итальянское произведение.
Оценивая работу членов комиссии наук и искусств, Бонапарт писал Директории: «Эти блистающие своими талантами люди служили республике с усердием, активностью, скромностью и беспримерным бескорыстием; занятые единственно только делом своей миссии, они приобрели уважение всей армии; при выполнении деликатного поручения, которое на них было
возложено, они дали Италии пример добродетелей, почти всегда сопутствующих выдающимся дарованиям».
Город сменялся городом — Милан, Рим, Неаполь, Венеция… Сотни картин, статуй, рукописей прошли через руки членов комиссии, заколочены в ящики и отправлены по адресу: Париж, Лувр. Множество поразительно роскошных дворцов перевидел ученый. Он видел богатство бесстыдное, неуемное. Видел рядом с ним бесправие и ужасающую духовную и материальную нищету. Вечный город Рим потряс Монжа до глубины души.