Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

Одоевцева Ирина Владимировна

Ну, вот кончаю, цалую Ваши ручки,

искренне Ваш

<Роман Гуль>

Как Ваши дела с Америкой? Они всегда оч<ень> тянутся. А потом как-то сразу выходят. Я думаю, что, приехав сюда — Вы бы здесь нашли достойное Вас занятие. Главное, Вы ведь владеете четырьмя языками, как хотите. А это здесь — оч<ень> ценится. Берберова сейчас преподает в Иельском у<ниверсите>те (там, где Ульянов) — не то русский язык, не то французский, не то оба вместе. Связаны ли Вы к<ак>-н<ибудь> с Толстовским фондом? [1255] У них в Париже есть представительство. Думаю, они могли бы Вам помочь, при приезде сюда.

1255

Толстовский фонд — благотворительный фонд помощи русским эмигрантом, основанный в США в 1939 г. дочерью Льва Толстого Александрой Толстой.

182.

Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 11 ноября 1958. Ганьи.

Сегодня день рождения Жоржа

Ему исполнилось бы 64 года. [1256]

11-го ноября 1958

18, av. Jean Jaures

Gagny (S et O)

Дорогой Роман Борисович,

Ваше письмо меня страшно обрадовало. Я была ведь совершенно уничтожена Вашей оценкой «Посмертного дневника». Как Ницше мог не понять Вагнера? А если он прав, то значит, я совсем ничего не понимаю в стихах.

1256

Судя по поставленной дате, Одоевцева ошибается (?): день рождения Г. И. — 10 ноября (?) (по новому стилю)

Но теперь, слава Богу, хоть с этой стороны все в порядке.

Конечно «Посмертный дневник» принадлежит Вам и Новому Журналу из дружбы и из благодарности. При жизни Жоржа он ведь печатался почти исключительно у Вас — пусть так будет и после его смерти.

Я с чувством величайшей обиды за него хотела, нигде предварительно не печатая «П<осмертного> дневника», сразу издать его. Послала также два стихотворения в «Опыты» [1257] — и даже об этом жалею. «П<осмертный> дневник», повторяю, Ваш — целиком по справедливости Ваш.

1257

В «Опытах» (1958, кн. IX, с. 3) напечатаны стихотворения Г. И. «Отчаянье я превратил в игру...» и «Для голодных собак понедельник...» — вне цикла «Посмертный дневник». Одоевцевой они включены в него лишь в «Собрании стихотворений» (Wurzburg, 1975).

В «Возрождение» у меня все же хватило ума дать забракованного Вами «Старичка» и еще одно десятилетней давности. [1258]

С выходом «Посм<ертного> дневника» торопиться некуда. Стихи, конечно, можно раньше пропустить в Нов. Журнале и сохранить набор. Пошлю Вам через несколько дней стих. 5 или 6, а может быть, и больше.

Но, как я Вам уже писала, мне это бесконечно тяжело. Я расстраиваюсь так, переписывая их, что после целые сутки никак не могу ни успокоиться, ни найти себе места. Поэтому будьте милым и напишите крайний срок присылки стихов и сколько Вам для этого номера требуется, т. е. сколько страниц — две или три. У меня многие уж разобраны совсем, кроме тех, что он в последнее время мне диктовал. Но даже и эти трудно.

1258

В «Возрождении» (1958, № 83, с. 85-86) были напечатаны стихотворения Г. И. «Умер булочник сосед...» и «Собиратели марок, эстеты...»

Теперь о другом, хотя о том же Н. Журнале. Я хочу написать критику о «Встрече» Прегель. [1259] Но нет ли у Вас уже другого кандидата? Ответьте, прошу, спешно. О Жорже — нет, с этим я решила повременить. Не могу, не хватает сил. Слишком больно. И если бы Вы знали, до чего это было ужасно. Я удивляюсь, как я могла пережить и не сойти с ума. Или повеситься.

Но, как видите, я живу. И даже — я очень спокойная, только не надо со мною о нем говорить. [1260] И сама с собой я еще не могу говорить о нем.

1259

4 София Юльевна Прегель (1894-1972) — общественная деятельница, издатель, поэт, прозаик, с 1922 г. в эмиграции в Париже, затем в Берлине, с 1932 г. снова в Париже, с 1942 г. в Нью-Йорке, где начала издавать журнал «Новоселье», высмеянный в рецензии Г. И. «"Новоселье" на новоселье» («Возрождение». 1950, № 11), в 1948 г. вернулась в Париж, где с конца 1957 г. возглавляла издательство «Рифма».

1260

Из стихотворения Ахматовой «Чернеет дорога приморского сада...» (1914): «Я очень спокойная. Только не надо / Со мною о нем говорить».

Я рада, что Вы написали мне так дружески. Верите ли, мне казалось в последнее время, что между нами, т. е. между Жоржем и Вами, пробежала черная кошка. Вы ведь ему так и не написали, а он очень ждал от Вас письма. То, что Вы, зная, что он при смерти, даже из деревни ему не написали, его огорчало и мучило — не похоже на Вас. И вот мне пришло в голову — не постарались ли в этом какие-нибудь общие друзья-приятели?

Клянусь Вам памятью Жоржа, что он к Вам относился не только дружески, но абсолютно лояльно. Доказательство чему — посылка письма Яновского — против моих взглядов на частную переписку. Он Вас любил. А любил он очень мало кого.

Мне здесь пришлось слышать всякие пародии, сочиненные якобы Жоржем, — все это абсолютный вздор. Никогда ничего подобного он не сочинял, но все они оскорбительны и конечно, должны были создать новых врагов Жоржу — хотя у него и так врагов было слишком много.

Это на всякий случай — к Вашему сведению.

Сейчас я получила вот какое письмо — прилагаю его, тоже для сведения. Статьи Терапиано [1261] я еще не видела — «Р<усскую> Мысль» мне все еще посылают в Иер, и я ее

получаю на четвертый день. Или на пятый.

1261

Ю. Терапиано. «Георгий Иванов. "1943 — 1958 Стихи"» («Русская мысль». 1958, № 1288, 8 ноября, с. 4).

В здешнем доме я живу, как на маяке, в интегральном одиночестве, ни с кем не разговаривая. С Терапиано встретилась как раз в субботу в кафэ в Париже, где Страховский [1262] сообщил парижанам о будущем журнале «Современник». [1263]

О статье Терапиано речи не было. Прочту ее завтра, когда буду в Париже, если не получу «Р<усскую> Мысль» до того времени. Но ненависть его к Вам идет от «телефонной книжки» — и сравнения с «Петер<бургскими> зимами». [1264] Как раз от того, что положило начало нашего сотрудничества (постоянного) в Н. Журнале и нашей с Вами дружбы. Это тоже к Вашему сведению. Я в писаниях Терапиано, как и в Померанц<ева> (прежних), не при чем. Теперь, конечно, за Померанцем могу присмотреть — и не позволить ему «перерезвиться», но над Терапианцем власти не имею — ни-ка-кой. Он важный и толстый. [1265] А я только бедная и тощая вдова Георгия Иванова — потерявшая самостоятельное значение, ставшая только чем-то вроде росчерка его посмертной подписи и даже потерявшая шесть кило «живого веса» — вместо прежних 60 кило осталось только во мне 54 кило вдовьего веса. И что со мной теперь считаться?

1262

Леонид Иванович Страховский (1898-1963) — историк, филолог, поэт, с 1920 г. в эмиграции, в 1922 г. напечатал в Берлине под псевдонимом Леонид Чацкий сборник стихов «Ладья», жил и учился в Бельгии, с 1937 г. в США, с 1946 г. в Канаде, профессор истории в Торонтском университете, президент Канадской ассоциации славян. Познакомился с Г. И. в 1918 г. в Петрограде. Опубликовал в «Russian Review» (1949, January) одну из первых статей о Г. И. на английском: «Georgi Ivanov — Paragon of Verse».

1263

Журнал «Современник» начал выходить в Канаде (Торонто) с 1960 г. под редакцией Страховского и издавался до 1980 г.

1264

Рецензия Гуля на «Петербургские зимы» дана в блоке с его рецензией на «Встречи» Терапиано. Сравнение было определенно не в пользу Терапиано (см. «Новый журнал». 1953, кн. XXXII).

1265

Эта характеристика не воспрепятствовала тут же возникшей между Одоевцевой и Терапиано обоюдной симпатии. Вскоре после переезда Одоевцевой в Ганьи отношения между ними установились в высшей степени дружеские. Терапиано Одоевцева обязана и возобновлением литературной деятельности, и созданием мемуаров «На берегах Невы», и, отчасти, «На берегах Сены», посвященных «Светлой памяти Юрия Терапиано». Рассказывая о первых месяцах своей жизни без Г. И., Одоевцева в этой книге пишет: «...я не поверила бы, что снова смогу улыбаться и превращать будни в праздники. И этим я обязана главным образом Юрию Терапиано. Не знаю, во что превратилась бы моя жизнь, если бы я тогда не встретилась с ним. <...> Юрий Терапиано не только поддержал меня, но и вернул в литературу» (М., 1989, с. 314-315).

Хоть горько, но сознаю и чувствую свою «вдовью долю».

А бедный Жорж воображал по наивности, что после его смерти все спохватятся, и все, кто не сумели проявить ему при его жизни свою любовь, — откроют мне сердце, объятия, ну и слегка кошельки, хотя этого мне не надо, и окружат меня, в память его, любовью, нежностью и заботой, будут наперерыв стараться обо мне.

Но ничего подобного не получилось, Адамович меня утешает: «Пора Вам понять, что человек человеку бревно и ничего ни от кого не ждать».* [1266] Я и не жду. И поэтому и не еду — хотя Жорж этого так хотел — в Америку.

1266

31 марта 1958 г. Адамович писал Одоевцевой: «Но мало людей, которым можно верить в смысле действий, а не слов. "Человек человеку — бревно", единственно, что хорошо сказал покойник Ремизов, любимый Ваш и Жоржа писатель» («Минувшее». Кн. 21, с. 478). С этой строчки начинается и одно из стихотворений Одоевцевой, вошедших в сборник «Портрет в рифмованной раме»: «"Человек человеку бревно". / Это Ремизов где-то давно / Написал...». Изречение Ремизова из его повести «Крестовые сестры» (1910), своего рода ее лейтмотив (указано А. М. Грачевой), перефразирует восходящее к Плавту известное латинское выражение: «человек человеку волк» («homo homini lupus est»).

Не еду не потому, что боюсь не смочь материально устроиться — устроилась бы вполне сносно. А вот это самое: «нежней, нежнее будьте...» мне необходимо. А то могу сигануть с 24-го этажа от одиночества.

Может быть, все-таки, когда немного очухаюсь, и поеду в Нью-Йорк, но не сейчас. Хоть и жаль, что не могу даже в этом исполнить волю Жоржа.

Хотелось бы мне также посоветоваться с Вами, надо ли перевозить Жоржа в Париж, как настаивает Водов. [1267] Но об этом в следующий раз. Уже и так для Вас слишком большой труд меня читать. Ну, а о зайчьем тулупчике Lederplex'e и вспоминать не будем.

1267

Перенесение праха Г. И. из Йера на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем состоялось через пять лет после его смерти — 23 ноября 1963 г.