Геракл

Еврипид

Вестник

Вы, старцы белые…

Хор

Ты, ты зовешь меня?

Вестник

О, что за ужас там!

Хор

Надо ль угадывать?

Вестник

Убиты мальчики…

Хор

Горе нам, горе нам!

Вестник

Да, плачьте: это стоит слез.

Хор

Как страшен

Детоубийца был, я думаю!

Вестник

Как

страшен был, не спрашивай, старик:

У пережившего нет слов для описанья.

Хор

(настойчиво)

Коль видел ты гнусный тот грех,

Отца и детей поразивший,

Нам все без утайки теперь расскажи:

Как, насланный богом, вошел

Злой демон в царевы чертоги,

Как детские жизни сначала,

А после и стены разрушил.

Вестник

У алтаря Зевесова Геракл

Готовился свой двор очистить жертвой

От крови Лика пролитой, тирана,

Которого он только что убил.

Его венцом прекрасным окружали

И сыновья, и мать их, и старик

Отец. А мы, рабы их, тесно

Вкруг алтаря толпились, и в ходу

Уже была корзина, уж молчанье

Хранили мы благоговейно. Взяв

Горящий уголь, господин сбирался

Его в воде священной омочить

И вдруг остановился, озираясь…

И замолчал. И дети и старик

Смотрели на него, и весь он будто

Стал сам не свой. Тревожно заходили

Белки в глазах и налилися кровью,

А с губ на бороду густая пена

Закапала, и дикий, страшный смех

Сопровождал слова его: «Зачем же

Здесь это пламя чистое? Он жив,

Аргосский царь. Два раза, что ль, Гераклу

Одну и ту же жертву приносить?

Вот голову добуду Еврисфея,

Тогда зараз всю пролитую кровь

От рук отмою. Эти возлиянья,

Корзину эту – прочь; а мне, рабы,

Подайте лук со стрелами! А где же,

Где палица моя? Иду в Микены;

Мне ломы надобны и рычаги:

Киклопы пригоняли аккуратно

По ватерпасу камни, и киркой

Придется, видно, стены разворочать».

Глазами колесницу стал искать;

Вот будто стал на передок и машет

Стрекалом. Было и смешно глядеть,

И жутко нам. Давно уж меж собою

Шептались мы: «Что ж это? Шутки шутит

Наш господин иль не в своем уме?»

А он, гляди, разгуливать пустился

По дому, стал потом среди чертога

И говорит: «Вот я теперь в Мегарах».

А как попал в покои, то, как был,

Разлегся на пол, завтракать собрался.

Потом,

немного отдохнув, решил,

Что он теперь подходит к рощам Истма.

Тут царь, одежду скинув, стал бороться

С каким-то призраком и сам себя,

Людей каких-то пригласив к вниманью,

Провозгласил на играх победившим.

Вот, наконец, в Микенах он: к врагу

С угрозами ужасными подходит…

Тут руку мощную Гераклову отец

Остановил словами: «Сын мой, что ты

Затеял? Брось! Что за игра! Не кровь ли,

Которую ты только что здесь пролил,

Твой разум отуманила?» Но царь

Его толкает от себя, считая

Отцом аргосца, что пришел молить

За сына своего. Потом стрелу он

На лук натянутый кладет, сбираясь

Покончить с вражьими детьми, а сам

В своих стал метить. Мальчики, дрожа,

Врозь разбегаются: один защиты

У бедной матери на лоне ищет,

Тот за колонну спрятаться бежит,

А третий, как испуганная птица,

Дрожа, забился за алтарь. А мать

Кричит: «Опомнись, муж мой! Ты родил их,

И ты ж убить их хочешь?» Крик и стон

Тут поднялись: кричит старик и слуги,

А Гераклес безумною стопой

Полуокружья чертит у колонны.

Вот миг он уловил, – и прямо в сердце

Вонзается стрела ребенку; навзничь

Он падает, и мраморный устой

Стены дворца он в яркий пурпур красит

Своею кровью. А покуда сын

Дух испускает, дикий крик победный

Слетает с губ отца: «Один птенец

Готов, и тот аргосец ненавистный

Часть долга кровью сына заплатил».

Затем из лука метится безумный

В другого сына, что у алтаря

Себя считал покуда безопасным.

Ребенок, видя смерть, со ступеней

Алтарных бросился к отцу, стараясь

От выстрела уйти: ему на шею

Повис малютка и, рукой касаясь

До бороды, он молит о пощаде.

«Отец, – он говорит, – возлюбленный, меня

Ты разве не узнал? Не Еврисфеев,

Я твой, я твой, отец. О, пощади!»

Геракл не внемлет сыну, он ребенка

Толкает от себя: он видит только,

Что этой жертвы не возьмешь стрелой.

И вот, блуждая озверелым взором,

Он палицу над белой головенкой

Взмахнул высоко, как кузнец свой молот

Над наковальней поднимает, – и она

Малютке череп разнесла. Покончив с этой

Второю жертвой, третьего убить

Он ищет. Но малютку мать успела

В покои унести и заперлась.

Тогда, вообразив, что это стены

Киклоповой работы, Гераклес