Герцог полуночи
Шрифт:
— Милорд, где вы взяли подвеску, которую подарили сестре на ее пятнадцатилетие?
Килборн молча смотрел на него. Возможно, он действительно был ненормальным, но Максимус почему-то не считал виконта глупым.
— Понимаете, Артемис говорит…
И тут последовала реакция — рычанье. Затем Килборн поднялся, взял с пола блокнот и карандаш и, что-то написав, протянул блокнот герцогу. Тот медлил, и Аполло усмехнулся — как будто понимал его опасения.
Наконец, собравшись с духом, Максимус шагнул вперед,
«Вы не имеете права называть мою сестру по имени».
— Она сама дала мне такое право. — Максимус посмотрел виконту в глаза.
Килборн презрительно усмехнулся и демонстративно снова развалился на койке.
— У меня нет времени на объяснения. — Максимус нахмурился. — Мне срочно нужно узнать, от кого вы получили эту подвеску. Я вызволил вас из Бедлама. Разве это — не плата за вашу свободу?
Приподняв бровь, Килборн выразительно посмотрел на цепь у себя на лодыжке. Максимус же вновь заговорил:
— Вы убили трех человек. Неужели вы ожидаете, что я позволю вам свободно расхаживать по дому, где живет моя сестра — и ваша, между прочим, тоже?
Виконт бросил на него взгляд, полный негодования, но все же взял блокнот и опять что-то написал. Герцог взглянул на протянутый ему блокнот. Этот человек был обвинен в ужасном преступлении, пробыл четыре года в заточении в Бедламе и явно не проявлял к нему дружеских чувств. Но, с другой стороны, он не проявлял и агрессивности. И был к тому же братом Артемис.
Максимус шагнул вперед, взял блокнот и на этот раз начал читать, не отходя назад.
«Я никогда не обижу свою сестру. Вы оскорбляете меня таким намеком. Я получил подвеску, когда был еще школьником. Один мальчик, живший рядом со мной, поставил ее на кон в игре в кости, и я выиграл. Этим мальчиком был Джон Олдерни. Я не знаю, где он ее взял. Хотя я считал украшение подделкой, оно было красивым, поэтому я подарил его Артемис в наш день рожденья. Вы совратили мою сестру?»
Подняв голову, Максимус увидел, что виконт придвинулся ближе, а в его карих глазах светилась угроза. Не отводя от него взгляда, герцог начал пятиться.
Внезапно во взгляде виконта что-то изменилось, а затем он — неожиданно быстро для такого крупного человека — бросился вперед и всем своим весом ударил Максимуса в живот. Максимус осел, а Килборн, протащив цепь по каменному полу, навалился на него и с искаженным от ярости лицом занес для удара руку. Герцог отбил удар, затем нанес противнику удар в живот и тут же откатился подальше, за пределы досягаемости цепи.
Несколько минут мужчины тяжело дышали, пристально глядя друг на друга.
Причем взгляд Килборна был таков, что Максимус вдруг подумал: «А не эти ли глаза были последним, что увидели
Наконец герцог поднялся и проговорил:
— Что бы ни случилось, будьте уверены, что я позабочусь о вашей сестре.
Килборн снова рванулся вперед, но цепь была натянута уже почти до предела, и при следующем движении он просто стал бы на четвереньки. Однако он с ненавистью смотрел на Максимуса, и тот понимал, что, если бы не цепь, он сейчас сражался бы за свою жизнь.
Максимус отвернулся. Он не мог винить виконта. Ведь если бы его сестру Фебу кто-то совратил… У него сжались кулаки. Он понимал, что должен был чувствовать себя виноватым, но чувствовал только какую-то странную горечь. Ох, если бы все было по-другому, если бы он не был герцогом Уэйкфилдом…
Но он, Максимус, — герцог Уэйкфилд, поэтому он не мог отказаться от своих обязанностей, иначе пришлось бы признать, что смерть отца ничего для него не значит.
Отец умер ради него, и он обязан ему своим герцогством.
Максимус сокрушенно покачал головой и сосредоточился на самой насущной проблеме. Килборн заявил, что подвеску ему проиграл Олдерни.
Значит, следовало расспросить Олдерни.
Артемис не видела Максимуса с тех пор, как утром покинула его постель. Но даже днем, когда несла к столу поднос с чаем и кексами, она не могла не думать о нем. Над головой ярко сияло солнце, а дамы пили чай и прогуливались по саду леди Янг, где та устраивала небольшой прием, чтобы продемонстрировать свой осенний сад — впрочем, единственными цветами, которые увидела Артемис, были весьма жалкие маргаритки.
Артемис было грустно, что они с Максимусом не могли проводить вместе дневное время — то есть если не хотели вызвать подозрения. Она полагала, что если бы стала его официальной любовницей, то он, возможно, проводил с ней больше времени и в дневные часы. Но тогда ее уже не приглашали бы в гости. Да, безрадостная перспектива…
— Мисс Грейвс!
Она обернулась на веселый голос герцога Скарборо, шедшего к ней под руку с Пенелопой.
— Приятная встреча, мисс Грейвс!
— Что ты здесь делаешь, Артемис? — Пенелопа поспешно осмотрелась. — А Уэйкфилд тоже здесь?
— Нет-нет. — Артемис почувствовала, как щеки ее заливает румянец. — Здесь только Феба и я.
— А-а… — Пенелопа надула губы, не замечая, что пожилой герцог, стоявший рядом с ней, немного сник.
— Я, э-э… собирался принести чашку чаю леди Пенелопе. Не принести ли и вам? — предложил Скарборо.
— Вы очень любезны. — Артемис постаралась улыбнуться герцогу. — Но я собиралась принести две чашки — одну для Фебы и одну для себя. Думаю, вы не сможете…
— Конечно, смогу! — Скарборо выпятил грудь. — Прошу вас, леди, ждите здесь.