Герцогиня и "конюх"
Шрифт:
Безвозвратно схоронив лучшие годы в митавском заточении, претерпев массу уколов самолюбию, изведав, правда" кое-какую любовь, любовь "тайную", иной раз вовсе не извлечению сердца, Анна Иоанновна неудержимо рвалась к другой жизни, более яркой, лучезарной.
И в это-то вот время то, что составляло отличительную Черточку ее характера -- суеверие, достигло наивысшего напряжения.
Случайно горящие три свечи приводили ее в ужас.
– - Вон одну! Вон!
– - кричала герцогиня на своих придворных.
"Смерть... Неужели я должна умереть, когда меня так тянет к иной, блистательной жизни?" -- мелькала у нее страшная мысль.
Она глубокой ночью подымала трезвон, призывала к себе то одну, то другую гофмейстерину, приказывала зажечь все канделябры и рассказывать ей какие-нибудь "сказания", но только не мрачного характера.
Так проходила ночь, за которой следовал тоскливо-унылый день.
"Своего" Петра Михайловича герцогиня почти не видела: Бестужев, "влопавшийся в зело опасную для него переделку по курляндско-морицевской заварухе", отчитывался и отписывался вовсю... Призрак грозной опалы стоял перед ним неотступно. Курьеры мчались из Митавы в Петербург и обратно
В Петербурге происходили "по сей оказии курляндской" заседания Верховного тайного совета, в которых принимала участие сама императрица Екатерина Первая.
Дикое, необузданное нашествие Меншикова на Митаву, его более чем неприличное поведение с курляндскими властями и с Морицем не на шутку испугали Петербург. Там совершенно правильно поняли, что от вандализма "светлейшего" может выйти изрядный скандал.
В Верховном тайном совете был получен указ императрицы:
"Понеже ныне курляндские дела находятся в великой конфузил, и не можем узнать, кто в том деле нрав или виноват, того для надлежит освидетельствовать и исследовать о поступках тайного советника Бестужева..."
Совет оправдал Бестужева; но на другой день императрица, сама присутствовавшая на заседании, объявила, что по ее мнению Петр Бестужев не без вины: указы ему были посланы, а он поступил обратно им.
Несмотря на это, Екатерина приказала прекратить дело. ...
– - Ваше императорское величество, а как вам благоугодно смотреть на притязания светлейшего князя Меншикова на герцогскую курляндскую корону?
– - задали императрице вопрос некоторые из верховников.
– - Я рассуждаю так, господа, что желание светлейшего быть герцогом Курляндским несостоятельна. До сего король прусский и поляки допустить не могут, -- ответила императрица.
Это был первый удар грома той грозы, которая собиралась над головой зазнавшегося выскочки-вельможи.
* * *
В последнее
"Что это с ней?" -- пришло как-то на ум герцогине, и она пригласила к себе свою гофмейстерину.
Красавица вдова не осмелилась ослушаться воли ее светлости: слишком уж повелительно и настоятельно было это приглашение.
– - Что с вами, любезная баронесса? Я вас не вижу по целым дням... Вы все хвораете?
– - спросила Анна Иоанновна.
– - Да, ваша светлость... Мне нездоровится, -- стараясь не глядеть в лицо своей повелительнице, хмуро ответила та.
– - Что же происходит с вами? И, если вы больны, отчего не обратитесь к доктору?
Насмешливая улыбка пробежала по губам баронессы, но она, поспешив скрыть ее, ответила:
– - Ах, ваша светлость, вы так добры... Но...
– - Что "но"? Договаривайте!
– - Но не все доктора могут принести облегчение. Быть может, вы согласитесь с этим сами?
– - Я? С какой стати?
– - вспыхнула герцогиня.
Она сразу поняла все: эта "красивая баба" намекала ей на Морица, который под видом доктора явился на их первое тайное свидание. Так вот какова она, эта "преданная немецкая божья коровка"! Она жалит, язвит...
– - Потрудитесь, милая, говорить яснее!
– - гневно произнесла Анна Иоанновна.
– - Почему я должна быть осведомлена в искусстве докторов?
– - Прошу простить меня, ваша светлость, но вы, кажется, не так изволили понять меня, -- печально ответила баронесса.
– - Я хотела сказать, что врачи тела часто бессильны врачевать душу.
– - А ваша душа болит?
– - О да, ваша светлость!
– - Что же с вами происходит?
– - удивилась герцогиня, обладавшая короткой памятью.
– - Вы должны это знать, ваша светлость, -- прозвучал вдруг ответ гофмейстерины.
– - Я?!
– - Да, вы,.. Помните ли вы, ваша светлость, что вы обещали сделать для меня?
– - И Эльза Клюгенау в упор посмотрела на свою повелительницу.
– - Вы обещали великодушно быть моей "свахой", как вы изволили выразиться... Я люблю Эрнста Бирона... Прежде он выказывал ко мне симпатию, любовь... Но призвание никогда не могло сойти с моих уст...
Анна Иоанновна отпихнула ногой обитую атласом скамеечку.
– - А, вы вот о чем!..
– - каким-то странным, не своим голосом начала она.
– - Вы о Бироне?.. Но, послушайте, моя милая баронесса, мне кажется, что если мужчина любит женщину, а женщина -- его, мужчину, то... какое же тут требуется еще посредничество третьего лица? В подобных случаях оно скорей нежелательно...
– - Как когда!..
– - глухо, неопределенно ответила баронесса.
Анна Иоанновна холодно бросила ей: