Герцогиня и «конюх»
Шрифт:
Все поочередно вымыли руки.
– Садитесь, господа, за стол! – предложил чародей. – Вы, ваша светлость, займите место в этом кресле. Вам ясно виден проход в зал?
– Да. Но там темно.
Суеверный страх уже начинал пробирать Анну Иоанновну.
– Об этом вы не беспокойтесь, ваша светлость. Если наш сеанс удастся, вы увидите там то, что очень заинтересует вас. А теперь я попрошу вас всех составить из рук цепь.
Джиолотти показал, как надо сделать и составить цепь, в которой сам он не принял участия.
Свеча в высоком шандале продолжала тускло гореть красноватым светом.
– Я, – начал Джиолотти, – как великий магистр, приказываю вам думать только об одном: о том существе, которое неисповедимыми
Неведомый доселе страх объял души присутствующих.
Анна Иоанновна, за ней Бестужев и Бирон явно почувствовали, как пальцы их рук стали вздрагивать. Что-то нестерпимо остро-колючее пронизало все их существо.
Великий магистр что-то бормотал. Была ли это жаркая молитва правоверного католика, магическое ли заклинание индийского брамина, торжествующий ли гимн самого Сатаны, – это не могли решить испуганные, смятенные участники кабалистического «действа».
Джиолотти, стоя позади Анны Иоанновны, крестообразно производил над ней пассы.
И вдруг словно сильный ветер ворвался в комнату. Испуганно заколебалось пламя свечи и сразу потухло. Полная тьма воцарилась кругом.
Но вот в этой тьме таинственно-трепетным зеленоватым огнем загорелось какое-то пятно. Оно стало расти, шириться, принимать определенные контуры, формы.
И все ясно увидели пред собою высокую, полную женщину, газообразную, как бы сотканную из пара.
– Трр… трр… стук-стук-стук… – ясно прозвучало в гостиной.
– Ободритесь! Смотрите!.. – прошептал Джиолотти Анне Иоанновне.
Та широко открытыми глазами глядела на страшное привидение.
Таинственная женщина выплыла медленной походкой из гостиной и подошла к ступеням трона… Вот она всходит по ступеням, вот садится… И сразу как бы сияние пошло от нее и осветило зал.
Заколебались колонны, кресло, верхушка трона… Казалось, что все это вот-вот разрушится… А на смену старому кетлеровскому трону выступило новое, иное: орел, скипетр и держава Российской империи. На голове газообразной женской фигуры горела императорская корона…
– Господи! Да ведь это – я, я!! – дико вскрикнула Анна Иоанновна и навзничь, во весь рост грохнулась на пол.
Герцогиня заболела серьезно и опасно. Ввиду того, что в ту минуту, когда ее в обморочном состоянии вносили в ее спальню, там находилась гофмейстерина Клюгенау, опрыскивавшая ее постель какими-то таинственными каплями, последнюю обвинили в покушении на драгоценное здоровье августейшей герцогини и через несколько дней удалили в ссылку. А «капли-яд» эти были – ловкая «шутка» Бирона, вернее – синьора Джиолотти.
Часть вторая
I. Российская хмара
Был конец декабря 1730 года.
Императрица Екатерина Первая, процарствовав всего два года, отошла уже в вечность, и царем сделался мальчик-отрок, Петр II Алексеевич, сын царевича Алексея.
Что-то тревожно-тоскливое уже давно черным пологом нависло над Россией… Все притихли, прижались и с испуганными лицами на ушко передавали друг другу политические вести. Великая «хмара» колыхалась над несчастной империей.
И неудивительно: этот короткий период времени ознаменовался чуть ли не ежедневно неожиданными событиями, волновавшими умы. Никогда, быть может, дворцовая, придворная жизнь не приносила столь часто таких сюрпризов, как в те годы. Дворцовые интриги, козни, сплетни, опалы «сильнейших», возвеличивание «ничтожнейших», ссылки – все это составило какой-то безобразный клубок, опутавший столицу Российской империи. Это был апофеоз «императорского временщичества» со всеми его темными сторонами.
«Священность особы» императриц и императоров, а главное, их самодержавность являлись
Иностранные историки и дипломаты писали: «Что делается в России – не поддается описанию: все в разгроме. Правят всем фавориты и фаворитки».
«Остерман, [38] этот блестящий основатель «русской дипломатии», хотел дельно воспитать способного и доброго Петра II и покорить его своей воле; он привлек к своему плану сестру царя. Наталья Алексеевна была воспитана иностранцами, вместе с дочерьми Петра I, отлично говорила по-французски и по-немецки, любила серьезное чтение. Задумчивая, великодушная четырнадцатилетняя царевна проявляла волю и проницательность: она была «Минервой царя», увещевая его учиться и слушаться Остермана. Но она вскоре умерла от чахотки, и Петр II подчинился совсем другому влиянию. Его друзьями стали Долгорукие – князь Алексей и его сын Иван. Это были грубые, невежественные люди; двадцатилетний Иван был образцом кутилы высшего круга того времени. Долгорукие задумали овладеть Петром, развивая в нем самоволие, леность и страсть к забавам. Они постоянно возили его на прогулки, особенно на охоту, и устраивали пирушки. Весь этот кружок не терпел Меншикова. Мальчик, восстановленный против временщика, начал делать ему сцены и кричать: «Я покажу, кто император: я или он!» Меншикова сослали в Березов, власть перешла к Долгоруким. Под предлогом коронации двор переехал в Москву, где Петр совсем предался забавам. Сестра князя Ивана, грубая, но разбитная Екатерина, была объявлена невестой царя, а Иван, уже обручившийся с богатой красавицей, дочерью Бориса Шереметева, стал все позволять себе, рыская по Москве с отрядом драгун». [39]
38
Остерман Андрей Иванович (Генрих-Иоганн-Фридрих) (1686–1747) – граф, государственный деятель, дипломат. Выходец из Вестфалии. На службе в России с 1704 г. Был воспитателем Петра II. В 1726–1730 гг. был членом Верховного тайного совета, с 1734 г. – первый кабинет-министр. Умер в Сибири, куда был сослан после переворота 1741 г., когда на престол вступила Елизавета Петровна.
39
Проф. А. Трачевский.
Было около двенадцати часов ночи, когда в подъезд дворца вошел человек в меховой шинели и в такой же шапке, надвинутой глубоко на глаза.
– Кого вам? – грубо спросил один из дежурных, преграждая дорогу прибывшему.
Незнакомец спокойно вынул бумажку, приготовленную, очевидно, заранее, и протянул ее строгому церберу:
– Пойди и отдай! – властно приказал он.
– Кому? – захлопал тот глазами.
– Дурак! Кому, кому? Конечно, его превосходительству.
Через несколько минут прибывший, не снимая шинели, вошел в кабинет знаменитого «дипломата» Остермана.
Последний сидел за столом, заваленным бумагами.
– Вы? Вот, признаюсь, не ожидал вас видеть, Бирон! – удивленно и как будто чуть-чуть насмешливо воскликнул лукавейший из всех российских царедворцев, недаром прозванный «немецкой лисицей».
– Прошу извинить меня, ваше превосходительство, что я позволил себе войти к вам в шапке и шинели, – низко поклонился Бирон. – Но я полагаю, что иногда бывает лучше хранить инкогнито.