Герцогиня и «конюх»
Шрифт:
– Ничего, государь, это мы сейчас вылечим, – тряхнул головой наперсник юного императора, хотя тоже чувствовал себя отвратительно.
– И зачем это ты мне так много вина наливал вчера!.. – с легкой досадой попенял император.
– А не пить, государь, вы не могли: кто же из смиренных рабов дерзнет прикоснуться к вину, раз сам августейший цезарь не делает этого? – улыбнулся наглой улыбкой князь Иван Долгорукий.
Этим «августейшим цезарем» он постоянно потчевал своего юного повелителя. Он знал, что это страшно льстит самолюбию венценосного
«Я – могущественный монарх, я – сам цезарь!» – проносилось тогда в голове Петра II.
Так было и на этот раз. Петр Алексеевич гордо выпрямился всей своей еще не сформировавшейся фигурой и, облачаясь в платье, уже весело спросил:
– А чем же ты будешь лечить твоего августейшего цезаря, князь Иван?
– Сначала доброй чаркой мальвазии, а потом – свежим воздухом, государь. Не улыбается ли вам мысль поехать за Преображенское, слегка поохотиться?
– Идет! Идет! – весело произнес император.
Он захлопал в ладоши. Четырнадцать с небольшим лет сказались в «могущественном повелителе всея России». Петр Алексеевич как ребенок, как мальчик радовался предстоящему удовольствию.
Иван Долгорукий пошел отдавать приказания.
Император спешно доканчивал свое «облачение»: поверх охотничьей куртки он надел голубую Андреевскую ленту.
– Ваше величество… не извольте беспокоиться!.. – подобострастно лепетал тучный обер-камердинер государя. – Позвольте мне поправить…
– Не надо! – топнул ногой Петр Алексеевич. – Неужели ты думаешь, что я не сумею сам сделать это?..
Иван Долгорукий, подходя к спальне императора с хрустальным графином, наполненным старым венгерским вином, столкнулся у дверей с Остерманом.
– Не ожидал столь рано видеть вас! – насмешливо проговорил Долгорукий.
– Помилуйте, что за рано, раз вы собираетесь уже завтракать! – ответил Остерман со своей знаменитой тонкой улыбкой, указывая на графин с вином.
Долгорукий покраснел от злости и несвязно произнес:
– Государю что-то нездоровится, он жалуется на лихорадку.
– Немудрено. В такие морозы его величество слишком много времени проводит на открытом воздухе. Его величество встал?
– Да.
– Уж не опять ли сборы на охоту?
– Вы угадали, – насмешливо произнес Долгорукий.
– В таком случае я могу доставить императору маленькое удовольствие.
– Какое?
– Беседу с замечательным знатоком лошадей, собак, охоты.
– Кто он такой? – быстро спросил Долгорукий.
Нотка ревности и страха за то, что может явиться кто-то иной, который, чего доброго, «завладеет» государем, послышалась в голосе Ивана Долгорукого.
А Остерман спокойно ответил:
– Это Бирон, обер-камергер двора ее высочества Анны Ивановны.
– Бирон? Я что-то слыхал… Что же этот лошадник делает при дворе Ивановны? [41] Объезжает ее кобыл?
Остерман не
– Ваня, скоро ты? Что ты там копаешься!
Остерман, имевший право входа без доклада, последовал за Долгоруким.
– А, это вы? – несколько удивленно и с худо скрытым неудовольствием спросил император-отрок. – Что это вам пришла за фантазия столь рано беспокоить себя?
41
Положение Анны Иоанновны при дворе было столь ничтожно, что ее не только порфироносные особы, но и простые смертные величали просто «Ивановной», разумеется, за глаза.
– Зная, ваше величество, сколь вы любите лошадей и собак, я решил испросить ваше разрешение на представление вам замечательного знатока этого дела.
– А-а! – оживленно воскликнул Петр. – В самом деле? Кто он?
Остерман назвал.
– А где он?
– Я захватил его с собой. Он в приемной.
– Отлично! Так ведите его сюда, мы вместе и поедем на охоту! – произнес Петр Алексеевич.
Остерман вышел из опочивальни императора.
Этим моментом воспользовался князь Иван Долгорукий. Он торопливо налил полный кубок вина и, подав его императору, сказал:
– Пейте скорей, ваше величество, пока нет этой старой лисицы!
Петр Алексеевич рассмеялся и жадно, мелкими глотками осушил кубок до дна.
– Ух, хорошо! – переводя дух, воскликнул венценосный отрок. – А то во рту было сухо.
– Теперь и голова пройдет, государь.
– А ты что же? Пей и ты!
Остерман возвратился с Бироном.
– Вот, ваше величество, – сказал он, – имею высокое счастье представить вам обер-камергера двора ее высочества герцогини Анны Иоанновны – Эрнста Бирона.
Бирон отвесил низкий-низкий поклон.
– Здравствуйте, любезный Бирон! – весело проговорил юный император. – О вас наш милый Остерман рассказывает чудеса, как о великом знатоке лошадей. Правда это?
Бирон снова низко склонился перед императором, и еле заметная судорога передернула его лицо. Упоминание о его «лошадиных способностях» было для него хуже ножа острого: слишком уж много «съел» он «конюхов».
– Да, ваше величество, я знаю толк в лошадях; я очень люблю этих благородных животных, – вкрадчиво ответил он.
– Так что же вы торчите в должности обер-камергера в Митаве? – воскликнул Петр II. – Хотите, я вас назначу моим обер-шталмейстером?
– Почтительнейше благодарю вас, ваше величество, за столь высокую милость!.. – ответил Бирон.
– Так хотите? Ну и отлично! Ты распорядись об этом, князь Иван! – повернулся император-отрок к Долгорукому. – А теперь, не теряя времени, в путь-дорогу, господа! Вот сейчас, кстати, мы и проверим ваши познания, господин Бирон.