Герцогиня и «конюх»
Шрифт:
И Ягужинский впился пытливым взором в лицо великого дипломата.
Остерман вынул цветной шелковый платок и, высморкавшись, произнес:
– Слава Богу, теперь насморку легче, любезный господин Ягужинский. Да, я отвечу вам: они не желают, чтобы продолжалось так, как шло прежде. А поэтому необходимо выбрать Анну Иоанновну.
– С ограничением? – вскочил как ужаленный Ягужинский.
– С самым суровым, добавьте. Пусть они свяжут ее по рукам и по ногам своими «конъюнктурами» и «кондициями». Пусть! И я вам советую не противиться этому.
– Как? – вскочил с кресла Ягужинский. – Это что же: из огня попасть
Остерман, пожав плечами, возразил:
– Вы ошибаетесь. Это значит раз навсегда отделаться от них.
– Как так?
– Очень просто. Ограниченное самодержавие – еще непонятная для русских, для России штука. Когда это совершится, когда императрицу почти насильно свяжут ограничительной грамотой, – вот тогда только наступит время вашего активного вмешательства в расстройство планов Дмитрия Голицына и его присных. Вы поняли меня?
Ягужинский отрицательно покачал головой.
– Очень уж вы мудрено, господа дипломаты, объясняетесь! – с досадой вырвалось у него.
– А между тем нет ничего более легкого, как понять эту премудрость. Вы лично ничего не имеете против избрания императрицей Анны Иоанновны?
– Ровно ничего.
– Так вот вы и не мешайте, чтобы ее выбрали…
– А дальше-то что будет? – затопал ногами пылкий Ягужинский.
– Понюхайте, это успокаивает нервы, – с тонкой усмешкой опять протянул Остерман табакерку. – Вы спрашиваете, что тогда будет? Да то самое, чего вы добиваетесь:, абсолютное самодержавие, которое сосредоточится в руках Анны Иоанновны. Я вижу опять облако изумления на вашем лице? Как же вы, Ягужинский, не понимаете? Ведь императрицу с ограниченной властью, вернее – совсем безвластную, выберут… кто? – одни верховники, в числе коих состою и я. Прекрасно! Но, скажите, разве вся Россия состоит только из членов Верховного тайного совета? А о народе, о духовенстве, о «шляхетстве» [48] – дворянстве – и, главное, о войске вы забыли? Задавались ли вы вопросом: как они взглянут на действия верховников?..
48
По образцу Речи Посполитой так величалось в то время простое нетитулованное дворянство.
Теперь Ягужинский начал кое-что понимать. Он сел против Остермана и, не спуская взора с его лица, произнес:
– Так, так! Как будто я начинаю понимать вас!
– Давно бы пора! Итак, императрицу ограничили. Тогда вы и другие обращаетесь ко всем сословиям России и, повторяю, главное – к войску: «Братцы, караул! Смотрите, православные, что поделали с нашей царицей эти жадные, корыстолюбивые бояре-князья! Они, дав ей корону, лишили ее власти, исконного самодержавия. Неужели вам любо, чтобы вами правили они, а не помазанница Божия – государыня? Ведь они только о своем кармане будут думать, тогда как самодержавная императрица – наша матушка, настоящая печальница о всей православной Руси». И когда вы скажете это всей России – все «ограничения» падут сами собой.
Ягужинский вскочил и заорал громовым голосом:
– Ура! Теперь я понимаю ваш гениальный план, Остерман! Вы – самый умный, самый великий человек!
И, не будучи в силах сдержать свой восторг, Ягужинский сжал Остермана в своих
– Ох! – простонал великий дипломат. – Честное слово, мой друг, вы рискуете потерять во мне мудрого советника, так как задушите меня! Фу-у! Пустите. Экая у вас медвежья сила!!
– Я… я сейчас пошлю письмо Анне Иоанновне! – продолжал неистовствовать Ягужинский. – Как вы думаете: ведь надо предупредить ее?
– Это не мешает, – серьезно ответил Остерман.
– Отлично! Позвольте мне здесь, на вашем столе, написать письмо будущей монархине.
– Пожалуйста.
Ягужинский стал быстро, нервно писать: «Ваше Высочество! Император скончался. Есть полная надежда, что преемницей его станете Вы. Но всесильная партия Голицыных желает с тем выбрать Вас, чтобы власть Вашу царскую ограничить, а себе ее в руки забрать. Но не унывайте, Ваше Высочество, поелику многих имеете Вы преданных себе! Мы повернем дело иначе и возвратим Вам все, что от нас попытаются скрасть. Ваш покорный, нижайший слуга Ягужинский».
– Так будет хорошо? – спросил он Остермана.
– Отлично. Но торопитесь скорее отправить гонца к ее высочеству, – ответил Остерман.
– Почему надо торопиться?
– Потому что нет сомнения в том, что они поспешат отрезать Москву от Митавы, дабы держать Анну Иоанновну в полнейшем неведении того, что здесь происходит.
– Вы правы, как и всегда, дорогой господин Остерман! – взволнованно воскликнул Ягужинский.
Лишь только закрылась дверь за ним, как из-за портьеры вышел Бирон и изумленно спросил:
– Неужели Москва действительно отрезана от Митавы?
– Безусловно! Я уже получил донесение об этом. Получит ли Анна Иоанновна пылкое послание этого пламенного монархиста, – и для нее, и для нас это не важно. Но важно и необходимо, чтобы от нас-то она получила инструкции. Поэтому вслед за гонцом Ягужинского должен мчаться наш.
– Кто же поедет?
– Вы.
– Я? – удивленно воскликнул Бирон. – А как же здесь?
– Вам делать теперь здесь нечего, ваше место около Анны Иоанновны. Вы все слышали, все знаете. Объясните, растолкуйте ей политическое значение настоящего острого момента, – спокойно сказал Остерман. – От меня передайте ей вот эту записку.
Остерман написал:
«Доверяйтесь мне, Ваше Высочество. Принимайте все условия, сколь бы они ни были унизительны. Остерман».
– Вот, Бирон, – сказал он, подавая «конюху» письмо. – Я надеюсь, что Анна Иоанновна поверит мне. До сих пор Остерман еще никогда не бросал своих слов на ветер.
Бирон взял и поцеловал записку, после чего воскликнул:
– Остерман, только теперь я вполне уверен, что Анна сделается императрицей! Раз вы написали это – все кончено. Но как же я прорвусь сквозь кордоны застав?
– А вот как… – И Остерман стал подробно посвящать Бирона в свой хитроумный план.
VIII. «Заколдованный сон»
Страшная снежная буря при двадцатипятиградусном морозе злобно выла и ревела над Москвой. Это была такая ледяная завируха, какой первопрестольная и не помнила. Суеверным москвичам в завывании ветра чудилось похоронное пение по скончавшемуся от «черной смерти» императору.
Было около часа ночи, когда к заставе, охраняемой часовыми с ружьями, подъехала крытая повозка-сани.