Герцогиня и «конюх»
Шрифт:
– Можно, но надежды на отсрочку мало.
– А вы все-таки попытайтесь, милый Оскар Карлович! Для меня важен каждый лишний час жизни императора, – выразительно поглядел на доктора Остерман.
Когда доктор удалился, Бирон спросил Остермана:
– Я не могу понять, какое же подложное завещание собирается сфабриковать Долгорукий? В чью пользу?
Остерман усмехнулся:
– Это доказывает, мой милый друг, что из вас никогда не выработается дальнозоркий государственный человек. Неужели вы не догадываетесь, о ком будет идти речь в подложном тестаменте императора?
Бирона осенило.
– Как? – воскликнул он. – Неужели у Долгорукого явилась безумная
– А почему бы у него и не могла зародиться подобная безумная мысль? – невозмутимо продолжал Остерман. – Скажите, Бирон, положив руку на сердце: по какому праву Анна Иоанновна может надеяться на корону?
– Позвольте, Остерман, но ведь она – русская царевна, племянница Петра Великого.
– Ну, и что же? А разве у Петра нет двух дочерей, Анны и Елизаветы? Заметьте, они – дочери царя, а не племянницы, как Анна Иоанновна. С сегодняшнего вечера, когда стало известно о смертельной болезни императора, уже началась подпольная работа всех партий. В ту минуту, когда мы с вами говорим, я могу поклясться, что и у Голицыных, и у Долгоруких, и у… нас идут тайные совещания! – Остерман рассмеялся я продолжал: – Только я, право, не знаю, стоит ли мне принимать участие в хлопотах за Анну Иоанновну?..
– Как? Вы, Остерман, хотите изменить нашей партии? – в страшном испуге воскликнул Бирон.
– Подождите, подождите, мой милый Эрнст! – насмешливо произнес Остерман. – Я хочу только сказать, что в случае нашей победы вы весь успех припишете Джиолотти.
Бирон только руками замахал.
VI. Ночь во дворце в момент смерти императора
Прошел день после страшного приговора доктора-немца над участью несчастного венценосного страдальца.
Москва оглашалась звоном церковных колоколов: это во всех сорока сороков служили молебны о ниспослании исцеления страждущему государю императору Петру Алексеевичу Второму. Но слух о том, что надежды на выздоровление царя нет никакой, проник в народ и во все слои населения первопрестольной столицы.
– Кончается наш молодой царь!
И Петр Алексеевич действительно кончался. В течение дня он несколько раз ненадолго приходил в сознание.
– Что это… что со мной? – еле слышно говорил он.
– Вы тяжко больны, государь, – склонялся к его лицу бесстрастный Алексей Долгорукий.
– Я не умру? – с трудом шевелил языком император.
– Бог даст, оправитесь, ваше величество…
– Где Катя? Пусть она придет ко мне… Отчего она бросила меня?
– Недужится и ей, государь, – ответил Долгорукий.
Но вслед за этими короткими секундами просветления Петр Алексеевич опять впадал в предсмертное забытье.
Бедняга доктор Оскар Карлович еле держался на ногах от утомления, так как он не спал уже третью ночь. Несколько раз, для усиления деятельности сердца, он вводил под кожу императора возбуждающую жидкость камфоры.
В опочивальне Петра Алексеевича стоял отвратительный запах. Гнойные чернооспенные нарывы лопнули, и зловонная жидкость струила страшную заразу.
– Хоть подушили бы вы чем-нибудь, докториус! – не выдержав, обратился Алексей Долгорукий к доктору.
– Наденьте на лицо вот эту маску. Это предохранит вас от заразы, – сумрачно произнес немец и подал Долгорукому маску из марли, насыщенную карболкой.
– Не надену! – гневно воскликнул вельможа. – Негоже русскому князю щеголять в машкерадной личине!
– Как вам угодно!.. – пожал плечами Оскар
Волнение Долгорукого было понятно: он знал, что там, за дверями спальни, в комнатах дворца, сидят и ведут потайную беседу все власть имущие верховники, разбившиеся на различные партии.
В одной из отдаленнейших гостиных находилось несколько человек. Во главе их был князь Дмитрий Голицын. [45]
– Я, господа, пригласил вас сюда, чтобы мы могли, пока не поздно, порешить, что следует нам делать, когда это случится, – начал он. – Не только дни, но и часы Петра Алексеевича сочтены. Ему остается жить очень недолго. Мы – члены Верховного тайного совета; на нашей обязанности лежит попечение о судьбе России. К сожалению, не все наши держатся одинаковых взглядов. Так вот, нам необходимо сговориться.
45
Во главе их был князь Дмитрий Голицын. – Голицын Дмитрий Михайлович (1665–1737). С 1694 г. капитан Преображенского полка. В 1697 г. обучался навигации в Италии. Был посланником в Константинополе, в Польше и Саксонии. С 1707 г. – киевский воевода, а затем губернатор. В 1726 г. стал одним из организаторов Верховного тайного совета. Один из авторов «кондиций». После неудачи верховников назначен членом Сената. Жил большей частью в своем имении Архангельском под Москвой. В 1736 г. был привлечен к суду, обвинен в служебных злоупотреблениях и заточен в Шлиссельбургскую крепость, где и умер.
– Просим вас высказаться!.. – послышался голос второго Голицына. [46]
Остальные хранили молчание.
– Не имея еще доказательств в руках, я не буду пояснять вам, почему князь Алексей Долгорукий упорно не желает, чтобы в спальне умирающего царя присутствовал кто-либо из нас, – продолжал Дмитрий Голицын. – Но я догадываюсь, в чем тут дело. Скоро и вы это узнаете, помяните мое слово! Но я полагал бы так: нам надо себе полегчать, воли себе прибавить.
46
…послышался голос второго Голицына. – Голицын Михаил Михайлович (1675–1730) – брат Д. М. Голицына, князь, генерал-фельдмаршал, сенатор, президент Военной коллегии, член Верховного тайного совета.
– А как же нам удастся это? – послышался чей-то насмешливый голос.
– Очень просто: мы должны ограничить самодержавие. Разве не ведомо вам, сколь много Россия претерпела от самодержавия [47] и от иностранцев? – спросил Голицын.
– Ведомо. Но как нам обойтись без самодержцев и без иностранцев? – задал вопрос другой голос.
– И это не трудно устроить. Мы должны выбрать на престол лицо, которое отказалось бы от полного самодержавии, которое предоставило бы нам, членам Верховного тайного совета, нести тяготу государственных забот.
47
Исторически точные слова князя Дмитрия Голицына, произнесенные им в частном собрании, на заседании Верховного тайного совета.