Герда
Шрифт:
– Аглая, – строго отвечала на это мать. – Ты представляешь, что такое благотворительный спектакль?! Туда же все соберутся. Все. Администрация, бизнесмены, пресса. Возможно, даже губернатор. Мэр точно. Елена Сергеевна. Ты действительно считаешь, что этой публике будет интересна постановка под названием «Мой друг Ктулху»?
– Но ведь это…
Мать сделала кукольные глаза, что означало, что дальнейший спор бесполезен. Но Алька, конечно, спорила, Алька девушка упертая.
– «Маленький принц», по-твоему, лучше? У нас в школе в этом году его ставили,
– Могу тебя утешить – ну, если это тебя утешит, – в этой пошлости тебе достанется главная роль.
– Ну, понятно, сын губернатора еще мал…
– При чем здесь сын губернатора?
– Я не хочу играть мальчишку, который ведет себя как девчонка, – крикнула Алька. – Лучше я уж Лиса сыграю!
– Лиса будет играть Елена Сергеевна, – оборвала дискуссию мать.
Елена Сергеевна – это сестра мэра, isoLDA. Спорить с этим аргументом не стала даже Алька, убежала к себе и некоторое время бодала стену, впрочем, без результата – мать была непреклонна, и уже на следующий день они с Алькой отправились шить костюм Маленького принца и репетировать.
– Чего там репетировать? – злобствовала Алька. – Как сопли на кулак правильно наматывать? Я столько раз его видела, что наизусть уже почти знаю. А ведь Экзюпери был вполне приличный человек, черт его дернул эту размазню написать, а? Зачем? Зачем это без конца воспроизводить?
– Так надо, – отвечал я. – А вообще, чем ты недовольна? Ты начинаешь карьеру с главной роли – и еще возмущаешься. Радовалась бы, прима.
Алька только скрипела зубами, вздыхала и говорила, что она лишаем заразится в знак протеста. А потом заразит всех исполнителей, осветителей, режиссеров и зрителей, и будет им не «Маленький принц», а «Большие плеши», и вообще, она не согласна и репетировать не станет.
Но, конечно же, стала. Мать, когда надо, убеждать умела, авторитет, то, се, благо семьи. Против блага семьи Алька выступить не осмелилась, и репетиции начались.
Вообще, «Материнский Рубеж» относился к своим проектам основательно, «Маленький принц» не стал исключением. Быстро и мощно. К созданию привлекли областное художественное училище, музыкальное училище, хоровую капеллу «Родники», парашютный завод и прочих художественно настроенных личностей, спектакль рос, Алька страдала.
Ей не нравились «слишком дебильного» вида лосины, в которых приходилось изображать Принца. Ей не нравилась музыка, сочиненная в местном союзе композиторов – «слишком похожа на похоронный марш». Ей не нравилось… Ну, ей все не нравилось, «особенно все остальные идиоты», не имеющие ни малейшего представления о системе Станиславского. Алька пустилась падать в обморок. Пришлось привлечь Петра Гедеоновича. И Алька сломалась.
И день премьеры настал.
За неделю до премьеры приехали Симбирцевы, Алька переехала в мою комнату и каждый вечер ругалась, а наругавшись, сочиняла в тетрадь пьесу «Мой друг Ктулху: Нисхождение». Главным героем ремейка был исследователь полярных пространств
Ну и так далее.
Алька волновалась, я пытался ее успокоить, но Алька, как настоящая актриса, не успокаивалась, рвала платки, и грызла ногти, и заламывала руки, вздыхала, и для компании посадила рядом с собой Герду, которая тоже повздыхать любила. Так они и вздыхали. Герда еще иногда чесалась – видимо, опять с травы блох подхватила. Алька, на это глядючи, тоже стала чесаться.
– А может, мне провести обструкцию какую? – спросила Алька. – Ну, допустим, в самый трогательный момент я…
– Не надо, – посоветовал я.
– Почему? Надо же это болото всколыхнуть.
– Народ не поймет, – повторил я. – То есть совсем не поймет. Мать попросят из «Рубежа», она станет еще больше звереть… Короче, лучше тебе сыграть Маленького принца как полагается.
– Это называется конформизм, – выдала Алька.
– Это называется стратегия выживания, – возразил я. – Уступить в одном, чтобы выиграть в другом. Все так делают.
Алька вздохнула особенно протяжно. Герда солидаризировалась, постояла немного и отправилась бродить по дому.
– Ладно, – сказала Алька. – Час позора я как-нибудь переживу.
– Конечно, переживешь, – успокоил я. – Что такое час позора для настоящего актера? Час позора каждую неделю – это даже полезно…
– Какую каждую неделю?! – едва не подпрыгнула Алька.
– Ну, ведь спектакль до конца года будет идти, – объяснил я. – Каждую неделю по субботам.
– Правда, что ли? – с ужасом спросила Алька.
– А ты что думала? Конечно. А вообще привыкай. Ты же в актеры собралась, а актеры должны играть все что угодно, от Гамлета до омлета. Актер есть глина в руках режиссера…
– Аглая, – позвала мать снизу. – Уезжаем.
– Ни пуха ни пера, – пожелал я.
– К черту, – ответила Алька.
А потом спросила, буду ли я на премьере. Я сказал, что нет, не любитель я театров, а она разнюнилась и сказала, чтобы я был обязательно. И Сашу чтобы взял, потому что Саша успокаивает. Я сказал, что попробую быть, и Сашу позвать попробую, обещаю.
Они уехали, я отправился гулять с Гердой. Гуляли, я кидал теннисные мячи, Герда их приносила, по пути раскусывала. Потом в канаве нашли покрышку, Герда занялась ею, я позвонил Саше, она сказала, что до обеда у нее практика, а потом она свободна, можно и на спектакль сходить, она с детства к театру приучена.
Гуляли почти три часа, от десяти утра, до аппетита, потом двинули обратно, причем Герда прихватила с собой и покрышку, упрямо доволокла ее до дому и забросила в гараж.
Дома было так себе. Симбирцев и Аделина сидели в холле, пили газировку с лимоном и со льдом и в преддверии театрального вечера обсуждали последние московские премьеры, Симбирцеву нравилось, а Аделине нет, не хватало чего-то ей.