Герда

Веркин Эдуард Николаевич

Дзинь, дзинь, дзинь.

– Как вы мне все надоели, – зло сказала ветеринарша. – Заводите-заводите, а потом сопли распускаете, в обмороки валитесь… Эй, парень, не падай.

А я и не падал. Я стоял. Лучше бы упасть мне, но я стоял.

– Нашатырю, может, дать? – спросила докторша. – У меня есть на этот случай.

– Ага.

– Сейчас, найду. К форточке подойди, воздуха глотни.

Я направился к форточке, стараясь не очень сильно качаться, но качнулся, конечно, ухватился за железный медицинский шкаф.

В шкафу лежали инструменты, старые, с облезшей хромировкой, пилы, долота, кусачки, вполне себе угрожающих размеров, наверное, для лошадей инструменты. Я ухватился за шкаф слишком сильно, шкаф наклонился, и инструменты вдруг с хищным лязганьем поползли в мою сторону, как голодные.

– Ты мне тут перебьешь все, – недовольно сказала ветеринарша. – Взрослый уже, а дрожишь.

Закрыл глаза. Нащупал рукой подоконник, надежный, бетонный, шершавый. Вцепился. Открыл глаза.

Тихо. Дзиньканье оборвалось. В окно был виден двор, заваленный строительным мусором, за ним щербатый кирпичный забор, за забором гаражи, много-много, железных, бетонных, лабиринт, в котором сдохли с тоски сто сорок Минотавров, за гаражами пыльные прожженные солнцем многоэтажки, увешанные тарелками, и где-то далеко река, впадающая в сонный океан, не беспечная, не священная.

Я увидел все это в одну секунду, мир, другой, голодный, жадный, чужой, ухватился за подоконник второй рукой, выпрямился. Здесь действительно было больше воздуха, и он был почище, не пах спиртом, пах дымом и железом.

– Некоторые еще на ТЭЦ возят, – сказала из-за спины ветеринарша. – Там можно договориться.

– О чем?

– Ну, как о чем? В топку кинут – да и все. Аккуратно, культурно. Ты как, отдышался?

– Да, кажется…

– Ну и хорошо. Ты постой тут, а я выйду, скажу, чтобы не занимали. Обед скоро.

Хлопнула дверь. Я остался один.

Поворачиваться не хотелось. Я как прилип к этому подоконнику, оторваться не мог. И что дальше делать, я тоже не знал. Наверное, нужен мешок. Чтобы положить. И такси…

По гаражным крышам бежали мальчишки. С сачками. Интересно, кого можно ловить на гаражных крышах? Гаражных жуков? Гаражных бабочек? Кто там вообще живет…

Я вдруг подумал, что никогда не бегал по гаражам. Не ходил на рыбалку с ночевкой. Не плавал на плотах, не тонул на плотах. Не жарил хлеб на огне. И вообще не занимался тем, чем занимаются все нормальные люди.

Дверь хлопнула обратно.

– Так… – недовольно сказала ветеринарша. – Что-то я ничегошеньки не понимаю. Это что?

Я обернулся.

Волосы иногда все-таки поднимаются дыбом, это не фигура речи, это так бывает. Редко, но случается. Я оглянулся и почувствовал, как волосы поднимаются дыбом. Как кожа на голове стягивается, как резина на купальной шапочке, как в спину ввинчиваются холодные саморезы.

Герда сидела на операционном столе и смотрела

на меня.

Первые секунды я вообще не мог ничего понять. Я слышал, как перестали стучать по железу когти, слышал как… Сердце остановилось.

Она сидела.

Она смотрела на меня. То есть не на меня, а сквозь. Потому что у нее не было больше глаз. Нет, они остались, но это были совсем другие глаза. Белые. Пустые. Мертвые. Испарившиеся.

Герда смотрела на меня этими глазами.

Герда меня не видела.

У двери кабинета стояла побледневшая ветеринарша.

– Опять дрянь прислали, ворье, – ветеринарша скрипнула зубами. – Сколько раз говорила! Теперь-то что делать…

Герда резко повернулась на ее голос.

– Ой, – ветеринарша стала нащупывать ручку двери. – Тихо…

– Что это? – спросил я.

– Не подействовало, – прошептала докторша. – Паленые медикаменты. Сильные побочные эффекты…

Герда повернулась ко мне.

– Герда, – прошептал я. – Герда, спокойно… Спокойно. Сидеть.

Она наклонила голову, прислушиваясь.

– Я к главврачу, – сказала ветеринарша. – У него есть запас в сейфе…

Герда зарычала. Она снова развернулась в сторону ветеринарши и теперь медленно шагала по столу к ней, наклонив голову, переваливаясь, так, как она делала всегда, когда кого-то хотела напугать.

Только сейчас она не хотела пугать, я вдруг понял это совершенно отчетливо.

– Не шевелитесь, – почти крикнул я.

Я-то понимал, ветеринарша не понимала. И продолжала теребить ручку двери, стараясь открыть ее, но то ли замок заклинило, то ли тетка перепугалась до состояния невменяемости, не знаю.

– Стоять! – приказал я. – Стоять.

Но меня Герда не слышала. Медленно, в полшага она приближалась к краю стола. Выбирая воздух, пыхтя, порыкивая.

– Помогите, – негромко попросила ветеринарша. – Кто-нибудь…

Теперь и она поняла.

– Стоять.

А я никак не мог оторваться от этого чертова подоконника, примерз, врос.

Лапа у Герды соскользнула с края, она потеряла равновесие, качнулась, упала со стола и оказалась прямо перед ветеринаршей.

– Мама, – завопила та и рванулась ко мне.

Герда ударила в дверь, стекло треснуло на сотню осколков, но не рассыпалось, осталось висеть на пленке.

Ветеринарша быстро пересекла кабинет, ловко вскарабкалась на табуретку, а с нее перебралась на шкаф с медицинскими инструментами. И сразу же заявила:

– Ты ко мне даже и не думай лезть, тут одной места еле хватает.

Я не собирался к ней лезть, я стоял у подоконника. Прилипший. Единственное, что я смог сделать, – это повернулся к окну спиной.

Герда нюхала воздух. Она двигала головой и неуверенно перебирала лапами. А я…

Я так и стоял, стараясь осознать… То есть я совсем не мог осознать…