Герман Геринг — маршал рейха
Шрифт:
Католическая партия «Центр» увеличила число своих избирателей с 4 230 600 до 4 424 900, а социал-демократы потеряли только 70 000 голосов, набрав 7 181 629. Но наиболее удивительный результат, учитывая все, что против них было сказано и сделано за последние две недели — включая арест одного из их вождей, Эрнста Торглера, — показали коммунисты: они собрали 4 848 058 голосов, потеряв при этом только один миллион по сравнению с предыдущими выборами.
Нацисты могли утешить себя тем, что националисты, возглавляемые Альфредом Гутенбергом, получили 3 136 760 голосов, которые в сумме с голосами, поданными за нацистов, означали, что большинство
То, к чему они сейчас стремились, было не маленькое парламентское большинство, а власть над нацией, и этого можно было добиться путем временного прекращения совместной власти в рейхстаге. Нацисты хотели добиться этого легально, и легальный способ для этого имелся. Им нужно было представить в палате законопроект о предоставлении чрезвычайных полномочий, который, если он пройдет голосование, позволит им отложить следующее заседание на неопределенный срок. Но для принятия указа о чрезвычайных полномочиях требовалось две трети голосов, а у них в сумме было только на шестнадцать голосов больше, чем у всех остальных фракций вместе.
Что же предпринять? Геринг не колебался с ответом. Он указал, что декрет, который президент Гинденбург подписал Гитлеру утром после поджога рейхстага, дает его полицейским силам полную власть хватать не только рядовых граждан, но и депутатов рейхстага, которые теперь автоматически лишаются своего парламентского иммунитета.
— Ответ прост, — сказал Геринг. — Мы арестуем всех депутатов-коммунистов и необходимое число социал-демократов, напугав при этом остальных, а затем выдвинем законопроект на голосование.
Так они и сделали. 23 марта 1933 года в Доме оперы Кролля, где за несколько недель до этого восторженный зрительный зал рукоплескал Рихарду Тауберу, австрийскому тенору, исполнявшему веселые партии из длинного мюзикла «Страна улыбок», запуганные депутаты партии «Центр» и социал-демократы присоединились при голосовании об указе о чрезвычайных полномочиях к нацистам, и большинством в 441 против 84 он был принят. С демократией в Германии было покончено. Адольф Гитлер и его национал-социалисты получили власть ка основании закона, и теперь страна была полностью в их руках.
Геринг поспешил домой, чтобы позвонить Эмме и сообщить ей эту новость. Потом он увидел на своем столе сообщение от Пилли Кёрнера, ныне статс-секретаря министерства внутренних дел, и, прочитав его, понял, что столкновение с этим отпетым типом, полицай-президентом Карлом Эрнстом, которого он долгое время пытался избежать, теперь неизбежно.
…Что и говорить, многие сочли бы для себя заманчивым обладать неограниченной полицейской властью и отправлять своих сатрапов громить штаб-квартиры политических партий, нарушать парламентскую неприкосновенность и проводить повальные аресты. Но когда политических арестантов пригоняют толпами — что вы тогда станете с ними делать?
Возводить концентрационные лагеря — будет ответом, и, как впоследствии всегда заявлял Геринг, создавались они по примеру тех, которые использовали англичане, чтобы содержать пленных и арестованных африканеров во время Бурской войны. При этом Геринг дополнил их одним нововведением.
— Я объяснял надзирателям лагерей, — говорил он, — что они предназначены не просто для охраны лишенных свободы мужчин и женщин, но и для их перевоспитания
Весь март 1933 года, пока продолжались чистки, коммунисты, социалисты и социал-демократы сотнями сгонялись в эти лагеря, контролировать которые было поручено чиновнику, ставшему теперь начальником политического отдела полиции, Рудольфу Дильсу (в апреле 1933 года отдел ІА был преобразован Герингом в государственную тайную полицию — гестапо, подведомственную министерству внутренних дел Пруссии, и Дильс был назначен заместителем ее начальника, то есть Геринга). Информация о лагерях поступала к Герингу через его друга Пилли Кёрнера.
И именно Кёрнер начал направлять Герингу докладные записки, информируя его, что среди тысяч коммунистов и социалистов также арестовано много членов партии «Центр», других католических партий, а также государственных служащих и просто людей, на которых главари штурмовиков, как видно, имели зуб. Более того, начали ходить тревожные слухи, что штурмовики устраивают собственные лагеря в дополнение к тем, о которых распорядился Геринг, и что в этих тайных местах в отношении заключенных творятся неслыханные жестокости. Кёрнер указал, что один из этих «диких лагерей» находится под личным надзором самого Карла Эрнста и что он устроил там что-то вроде цирка, расхаживая среди терроризируемых заключенных и щелкая кнутом. Находившиеся там заключенные были всех возрастов — «а вы понимаете, что это значит», — констатировал Кёрнер. «Маленькие мальчики!» — хмуро объяснил Геринг ахнувшей Эмме.
Сама Эмма тоже сталкивалась с жестокими фактами жизни в новой Германии и знала, что по другую сторону огней рампы в Веймаре творятся ужасные вещи. Скоро ей стало известно и о концлагерях, и она принялась звонить Герингу по просьбам родственников узников, которые знали, что она пользуется благосклонным вниманием министра. Один чиновник в ранге министериаль-директора по фамилии Герман, который работал в управлении внутренних дел в Касселе, был арестован ночью и увезен в лагерь за то, что кто-то слышал, как он критиковал нацистов в винном погребке. Эмма упросила Геринга найти его и освободить. Он сделал это, но пришел в замешательство, обнаружив, что этому человеку уже успели сломать руку и челюсть.
Вскоре ее начали осыпать письмами и телефонными звонками и просить о заступничестве. У Эммы Зоннеман было доброе сердце, и ничья просьба не оставалась без внимания.
Однажды Пилли Кёрнер прислал Герингу записку с информацией, что Эрнста Тельмана, коммунистического вождя, который уже некоторое время сидел в концлагере, жестоко истязают штурмовики с явного одобрения Карла Эрнста. Геринг приказал доставить Тельмана в свой кабинет, и того, поспешно приведя в порядок, привезли в министерство.
Геринг всегда старался поддерживать корректные личные отношения со своими политическими оппонентами в рейхстаге, и, пожав Тельману руку, он первым делом принес ему извинения за обращение, которому тот подвергался. Но добавил:
— Мой дорогой Тельман, я прекрасно понимаю, что если бы вы пришли к власти, меня не стали бы избивать — вы просто сразу сняли бы с меня голову.
Он пообещал наказать любого, кто осмелится в будущем с ним дурно обращаться, но если Тельман надеялся получить свободу, то был разочарован, потому что Геринг вернул его обратно в тот же лагерь, где он содержался. Из-за случаев жестокости, ненужной жестокости, как он это называл, Геринг переживал, но, как сказал впоследствии, «лес рубят — щепки летят».