Герман Геринг — маршал рейха

Гротов Генрих

Что его сильно беспокоило — оттого что создавало угрозу его авторитету, — были незаконные лагеря, которые устраивали штурмовики. Он винил в этом Карла Эрнста, потому что самой дурной славой, наряду с концлагерем самого Эрнста, пользовались те, что принадлежали двум его ближайшим дружкам-гомосексуалистам: гауляйтеру Померании Карпфенштейну, основавшему концлагерь у Штеттина, и обергруппенфюреру Хайнесу, установившему особенно садистский режим в концлагере возле Бреслау.

Наконец, Геринг вызвал Эрнста в свой кабинет, чтобы окончательно с ним разобраться. Но что тогда произошло между ними, никто не знает, известно лишь, что Эрнст вышел от Геринга ухмыляющийся, а тот — вскоре вслед за ним, странно подавленный и бормочущий под нос:

— Когда-нибудь я прибью это чудовище!

По-видимому,

Эрнст проигнорировал его. В конце концов Геринг обратился через его голову к самому Рему, и «дикие лагеря» закрыли. Однако когда он отдал распоряжение закрыть четвертый концлагерь, разбитый у Оснабрюка без его разрешения, то натолкнулся на сопротивление не Эрнста и штурмовиков, а Генриха Гиммлера и его эсэсовцев. Эсэсовские охранники не только преградили вход в лагерь полицейским Геринга, они открыли по ним огонь, когда те стали настаивать, вынудив поспешно отступить с одним раненным в живот. Ситуация для Геринга достаточно накалилась, и на этот раз Геринг пошел со своими жалобами прямо к Гитлеру. В результате концлагерь Оснабрюк был закрыт (позднее его опять открыли), а Гиммлеру и Рему было указано избегать в будущем «излишних жестокостей» в отношении заключенных в официальных лагерях. Гиммлер не стал напоминать Гитлеру и Герингу, что он уже создал еще один концлагерь в Дахау, куда доступ всем посторонним (исключая несчастных узников) был закрыт. И он, и Рем согласились с доводами Геринга о необходимости «перевоспитания» и «исправления» заключенных, с тем чтобы «честными немцами» вернуть их в поток жизни в новой Германии.

И начальник штаба СА, и рейхсфюрер СС презирали Геринга, называя его «брезгливым». Но если Рем открыто смеялся над его «заботами» о заключенных, то Гиммлер свое презрительное отношение к нему за его «слабость» осторожно скрывал.

Не вызывает сомнений, что Герингу претили развязанные в таких масштабах террор и пытки. Как-то он признался Эмме, что никогда не испытывал угрызений совести, стреляя в человека или животное.

— Я охотник по натуре, — сказал он, — и ко мне не приходят дурные сны, связанные с убийствами. Но я никогда не причинял человеку боль, с тем чтобы заставить его страдать. Когда я подстреливал человека на войне, я почитал его как поверженного противника, если он погибал, или заботился о нем, если он был ранен. Я не давал ему вновь сражаться против меня, но при этом я хорошо с ним обращался. Точно так же я всегда предпочитал относиться к любому своему политическому противнику. Зачем мне его мучить? Какое удовольствие от этого получают эти монстры? Застрели его, если ты должен. Но терзать его — так же дурно, как ранить животное и не добивать его.

Коридоры министерства внутренних дел наполнились жутким духом террора и эхом от криков боли, и Геринг, как руководитель этого ведомства, счел необходимым принять соответствующие меры.

Когда Гитлер формировал свое первое коалиционное правительство, одним из назначений, которые получил Геринг, был пост комиссара по делам воздухоплавания, и он сохранил его и после того, как нацисты взяли всю власть. Никто за пределами Германии поначалу не воспринимал эту должность слишком серьезно, потому что было хорошо известно, что, по условиям Версальского договора, иметь военно-воздушные силы рейху было строго запрещено. Это была просто почетная должность, дань уважения старому боевому пилоту, решили союзники и предсказали, что Геринг будет тратить некоторое время, занимаясь вопросами пассажирских и почтовых перевозок «Люфтганзы», а также маленькими аэро- и планерными клубами, составлявшими все «военно-воздушные силы», которые было разрешено иметь Германии.

Согласно Парижскому авиационному соглашению 1926 года, державы-победительницы разрешили германским сухопутным войскам и военно-морскому флоту обучать ежегодно 36 спортивных летчиков. Благодаря особой системе увольнения в запас, после краткой подготовки могло быть обучено небольшое число пилотов, которые потом дополнительно проходили боевую подготовку за границей. В начале тридцатых годов положения Версальского договора уже настолько изжили себя, что можно было приступить к обучению летных кадров и в немецких школах пилотов гражданской авиации. Однако боевая подготовка здесь все еще не

велась; немецкие летчики могли проходить ее только за границей, да и то не в полном объеме. И все-таки к 1933 году удалось подготовить примерно две с половиной тысячи летчиков из состава сухопутной армии и военно-морского флота.

Значительно труднее было решить проблему строительства пригодных для войны самолетов. Согласно Парижскому соглашению 1926 года, на германскую авиационную промышленность налагались ограничения, которые делали невозможным строительство боевых самолетов в Германии. Но некоторые немецкие самолетостроительные фирмы создали «дочерние» предприятия за рубежом, так что построенные там машины могли использоваться для обучения немецких летчиков и испытываться ими. В самой Германии строились только учебные и тренировочные самолеты, вполне пригодные в качестве самолетов-разведчиков.

Чтобы обучить наземные войска взаимодействию с авиацией и практически познакомить летчиков-наблюдателей с разведкой, было создано несколько соединений таких самолетов. Теперь, в 1933 году, германской авиационной промышленности, уже успевшей накопить опыт за границей, предстояло настроиться на производство современных военных самолетов, которых в Германии было еще очень мало.

Герман Геринг никогда не забывал того черного дня в 1918 -м, когда приказал своему полку разбить аэропланы на взлетном поле у Ашаффенбурга, и одним из его главных стремлений в жизни было увидеть возрожденные люфтваффе. С 1929 года он просил в рейхстаге об организации фондов для помощи «Люфтганзе» в ее расширении и укрупнении, потому что знал, что коммерческая фирма будет нанимать и обучать пилотов, которые в один прекрасный день поведут истребители и бомбардировщики. Геринг также боролся за поддержку авиационных фирм, которые в должное время смогут переключиться на выпуск военных машин.

Став комиссаром по делам воздухоплавания, он решил, что, подобно армии, возрождающей свою силу, пестуя «черный рейхсвер», созданный помимо разрешенных союзниками 100 000 солдат регулярных частей, он начнет создавать «черные люфтваффе», которые поднимутся в небо Германии после того, как прекратится действие Версальского договора. Он взял под свой контроль все предприятия, которые можно было использовать для развития самолетостроения, и объединил их в имперский комиссариат, на основе которого осенью 1933 года было создано министерство авиации. На действительную службу в авиацию возвратилось много бывших офицеров. Свои кадры летчиков — участников первой мировой войны и подготовленных в течение ряда лет пилотов и наблюдателей — выделили армия и флот; внесла свой вклад людьми и подчиненная Герингу полиция. В добровольцах, горевших желанием служить в авиации, недостатка не было. Осенью 1934 года удалось сформировать первые подразделения, большей частью разведывательные эскадрильи.

Когда у власти еще находилось коалиционное правительство, Геринг призвал обратно на службу прежнего адъютанта авиаполка «Рихтгофен» Карла Боденшатца. После окончания первой мировой войны Боденшатц перешел в сухопутные силы и теперь был полковником рейхсвера. Геринг пригласил его к себе на Кайзердамм и с гордостью показал ему картину, изображающую его старую эскадрилью, которую недавно написал и подарил ему художник Клаус Берген. После этого Боденшатц был поведен на экскурсию по апартаментам смотреть его коллекцию произведений искусства, и лишь после того, как Геринг услышал его возгласы восхищения при виде трех картин Лукасов Кранахов (дар города Дрездена), статуи Мадонны (подарок Муссолини) и огромного портрета Карин, он перешел к цели встречи.

— Боденшатц, то, о чем мы так часто говорили в прошлом, становится реальностью, — сказал он. — Я стал комиссаром по делам воздухоплавания, но фактически первым германским министром авиации после окончания войны. То, о чем обещал, когда мы расставались в Ашаффенбурге в 1918-м, я начинаю выполнять — у нас снова будут военно-воздушные силы. Пока речь не идет о военной технике… вы понимаете! Версальский договор пока еще остается в силе. Но к тому времени, когда фюрер закончит политические приготовления, чтобы его отбросить, я хотел бы быть готов. Мне нужен надежный друг, который станет со мной работать, — будете снова у меня адъютантом?