Герман, или Божий человек

Колганов Владимир Алексеевич

Ну чистый анекдот! Так можно было бы сказать, если бы не потеря госимущества и совершенно некстати пролитый портвейн…

Но вот еще один анекдот от Алексея Германа:

«За Сосново были угодья, в которых охотились члены Политбюро. И когда туда переехал Романов Григорий Васильевич, в наши сельские угодья, это было полное несчастье. Потому что его страшно раздражали пункты по сдаче бутылок, и он их все запретил. А куда сдавать стеклотару – ничего не сказал. Но зато подарил всем колхозам и совхозам вокруг финские электродоилки. Может быть, ему тоже их подарили финны, но эти электродоилки смекалистый русский ум сразу приспособил под так называемые дуньки, а «дунька» – это газосварочный аппарат и одновременно как самогонный аппарат. И никто не стеснялся, что поразительно. Что значит конец советской власти: за колоски сажали, а тут в каждом дворе стоит эта немыслимой красоты вещь».

Можно порадоваться за колхозников,

хотя колоски тут ни при чем. Да и конец советской власти никак не связан с этими доилками. У нас ведь как – что скажут, то и сделаем. Сказали, что нужно сохранить СССР, – за то и проголосовали всем народом. Свергли КПСС и разогнали союзные республики – мы и тому несказанно были рады. Кое-кто готов даже поплясать на могиле Сталина… Но почему все так?

«В нашей стране столько времени свирепого рабства, от 1917 до 1953 года, вот в чем беда. Выбили умных, выбили производителей, выбили таких, сяких. Накопилась критическая масса жуликов и глупцов, критическая масса, придавливающая другую часть, которая в принципе могла бы что-то сделать… Я, например, в ужасе, потому что я не знаю, кто меня будет смотреть, кто нас будет смотреть».

Про ужас, про кошмары я уже писал. Надо бы только припомнить, что рабство в той или иной форме насаждала знать – сначала царская «номенклатура», затем советская в какой-то степени. Были среди знати жулики и бездари, но были люди честные, убежденные в правоте своих идей. Однако что поделаешь – жулики их придавили. Ну а глупцов при любом строе и в любом обществе хватает – против природы не попрешь, на некоторых она так или иначе отдыхает. Думаю, никого не удивлю, если скажу, что даже высшее образование не гарантирует наличие ума. Вот если бы интеллект можно было купить – ну пусть не оптом, но хотя бы в розницу…

«Уж не помню, когда была в СССР выставка Пикассо. На красивой тумбе лежала красивая книга отзывов и предложений, где было каллиграфическим почерком написано: «Тошнит, а сблевать негде». Дальше шли подписи… Надо было ту запись либо подписать, либо нет. Не подписать – уже был маленький поступок. А вспомнить американскую выставку, где курсанты лупили бляхами молодежь! Ты мог пройти на американскую выставку, посмотреть на товары, получить какие-то буклетики, потом выйти, а где-то за углом стояли курсанты училища, уж не знаю, Дзержинского, либо Фрунзе, либо еще какого-то, и ты должен был пройти сквозь строй блях».

Не знаю, сон это или снова наваждение? А потому что в Москве ничего такого не было. Помню и американскую выставку в Сокольниках, и картины Пикассо в Пушкинском музее. Странно, но никто меня там не лупил и ничего не заставлял подписывать. То ли это у Германа кошмар, порожденный болезненным воображением, то ли сказано «для красного словца». То ли в Ленинграде в те времена вообще все было по-другому.

«Во времена первой «оттепели» после сталинских холодов в Ленинграде прошел фестиваль итальянского кино. Билеты распределялись среди советской «рабочей элиты» – той, которая когда-то голосовала за расстрелы, запреты, скандировала «руки прочь от…». Нормальный человек – учитель, врач, читающий рабочий и тем более студент – купить их не мог: билетов не было в кассе. Сеансы начинались в 8 утра. Дрессированные рабочие, если была возможность поспать, спали. Или работали. А жены и дети продавали билеты. Мы их и покупали. И, потрясенные, смотрели феллиниевские «Ночи Кабирии», «Дорогу», фильмы Антониони».

И снова удивляюсь. На фестивали заграничных фильмов, которые регулярно проводились в кинотеатре «Ударник», ох как непросто было попасть! Зал небольшой, а желающих очень много. Понятно, что билеты распределялись на предприятиях – среди начальства в основном, но кое-что перепадало передовикам производства и наиболее активным членам профсоюза. Однако насильно билеты никто не распределял, не заставлял их брать под угрозой неминуемой расправы. Вот если бы кто-то отказался участвовать в первомайской демонстрации, тогда… Так что билеты брали иной раз только для того, чтобы перепродать – это же вполне естественно, если есть возможность немного заработать. И к этим людям, «любителям поспать», я не испытываю ничего, кроме благодарности, – если бы не они, не удалось бы посмотреть фильмы классиков зарубежного кино.

Должен признаться, что я так и не сумел понять, как относился Алексей Герман к нам, то есть к нашему народу. Конечно, такого «обожания», которое было когда-то у отца, он явно не испытывал. Однако что же за народ ему достался? С одной стороны – жулики и глупцы, с другой – нормальные люди, учителя, врачи. Но вот разделение рабочих на «читающих» и «дрессированных» мне не вполне понятно. А если рабочий человек читает каждый день газету «Правда» – тогда он кто, дрессированный или, не дай бог, оголтелый дрессировщик? А тут еще курсанты с бляхами… Да, видимо, с народом Алексею Герману не повезло.

«Мы

были идейные люди, мы считали, что история с власовцами коснулась двадцати пяти миллионов россиян, и мы должны про них сказать, поэтому не соглашались на переделки, считали, что это будет предательством… Мы совершенно всерьез считали, что народ – наш младший брат. Сейчас я понимаю, что я у народа пасынок, никто. А тогда мы всерьез считали, что обязаны народу. И, как идиоты, стояли насмерть».

Здесь «насмерть» – это сказано не о войне, а всего лишь о защите собственного детища, речь о фильме «Проверка на дорогах». Но вовсе не это потрясает. «Народ – наш младший брат». Это какое же требуется самомнение, чтобы так сказать! Пожалуй, цитированное утверждение верно только в том случае, если вообразить себя мессией. Впрочем, о мессианстве как о способе самозащиты от навязчивых кошмаров я уже писал.

Что ж, от народа перейдем к тем, кто «наверху». О Сталине все уже предельно ясно сказано. О Брежневе Алексей Юрьевич почему-то предпочитал не говорить. Ну а Горбачев не та фигура, чтобы ей посвятить хотя бы несколько строчек в этой книге.

Впрочем, о Брежневе все же нашлось одно высказывание:

«Я никогда не ненавидел Брежнева, про Сталина все понял уже много позже».

Сталин тут явно ни при чем, а вот спокойное отношение к Брежневу удивляет. И это притом, что во время вторжения советских войск в Чехословакию рыдал Аксенов, плакала Светлана, будущая жена. Неужто понадобилось еще двадцать лет, чтобы что-нибудь понять?

«Ельцина я обожал. А когда Путин пришел к власти, я устроил в Чехии истерику, что нам на площадку не подали автобус с урной. Так мне хотелось за него проголосовать».

Видимо, такое обожание досталось от отца, только тот обожал почему-то Сталина. Кстати, и Александр Сокуров испытывал к Ельцину симпатию, только выражал ее весьма своеобразно: «По просьбе Бориса Николаевича я приезжал и читал ему лекции по своему выбору – об английском парламентаризме. В частности, о теории равновесия властей, известной как теория Болингброка. Это времена, когда парламент в Англии действовал еще рядом с монархической властью. Я привозил книги, делал выписки для него. Ельцин слушал с огромным вниманием. Но обстоятельства в России становились все сложнее. И когда стало понятно, что то, о чем мы с ним говорим, все больше и больше расходится с текущей практикой, мы прекратили эти исторические беседы, не было смысла, не работало».

Можно ли считать эти беседы историческими, не берусь судить, хотя бы потому, что не присутствовал при этом. Только сомневаюсь, что Бориса Николаевича могла заинтересовать теория равновесия властей. Вот если бы Сокуров подсказал, как реорганизовать экономику, как накормить людей… Однако Сокуров в экономике не разбирался, впрочем, так же, как и Ельцин: «Он сетовал в разговоре со мной: «Я все время сталкиваюсь с тем, что никто не знает, как поступать и что будет дальше. Отпускаем цены, вводим рыночную экономику, а что за этим последует – нет ответа».

А что мог сказать ему Сокуров? Разве что посетовать на то, что в России дефицит талантливых, знающих людей, озабоченных проблемами родного государства: «Ленин хоть «Развитие капитализма в России» написал перед революцией, сделав колоссальный анализ всей вертикали и горизонтали. Сейчас же этого анализа нет. У всех просто свое мнение».

От Ельцина с Сокуровым снова возвратимся к Герману и Путину. Эти слова Алексей Герман произнес в 2003 году, уже после того, как получил президентскую премию за «Хрусталева»: «Мне Путин нравится. Владимир Владимирович кажется абсолютно достойным человеком. Но в России достойным быть мало – стрельцов надо казнить… Не будешь казнить – закончишь как Александр II. Ноги оторвут. Заметьте, у нас все тираны благополучно закончили свою жизнь, а все хорошие люди… Плохо закончили».

Ну, это явное преувеличение – в том, что касается хороших людей. Нельзя же хорошими считать лишь тех, кто погиб в ГУЛАГе, от ножа убийцы или на войне.

И еще:

«Меня беспокоит 2004 год. При всей сложности, я бы даже сказал, драматичности происходящего с нами я боюсь, что не выберут Путина. Не потому, что я считаю его идеальным, а потому, что он сегодня единственный, с кем связана перспектива».

Насколько я могу судить, на этом «обожание» закончилось. Осенью 2003 года был арестован Ходорковский. Возможно, именно тогда режиссер надумал переснять ряд сцен в своем последнем фильме, даже название изменил – вместо «Истории Арканарской резни» вернул прежнее название, придуманное братьями Стругацкими. Ну так и хочется сказать: трудно быть президентом. Надеюсь, против этого никто не станет возражать. Кстати, вот так же примерно и Михаил Булгаков, узнав о приговоре по делу «врачей-убийц» в 1938 году, решил заново переписать главу «Великий бал у сатаны», придав ей новый смысл – это вакханалия темных сил, образ сталинских репрессий. Так что Алексей Герман был не оригинален.