ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА
Шрифт:
Короткая кампания оказалась не менее напряженной, чем первая. Нацисты стремились во что бы то ни стало заполучить 2,5 миллиона голосов Дюстерберга. Гитлер, Геббельс, Геринг и толпа других нацистских ораторов без устали носились по стране, создавая впечатление вездесущности. Митинги проходили даже в самых отдаленных деревушках. С 3 по 9 апреля Гитлер в своем первом полете по Германии выступил перед слушателями в более чем двадцати городах: Дрезден, Лейпциг, Хемниц, Плауэн, Берлин, Потсдам, Лауэнбург, Кёнигсберг, Эльбинг, Вюрцбург, Нюрнберг, Франкфурт – на – Майне, Дюссельдорф, Эссен, Мюнстер, Швеннинген, Штутгарт, Мюнхен и др. Геббельс, согласно записям в его дневнике, имел такой же напряженный график. Накануне выборов он выступил на массовом митинге в берлинском дворце спорта, затем отправился на машине в Штеттин, расположенный в 278 километрах севернее, где уже около полуночи обрушился с ядовитой атакой на «систему» перед 12 000 слушателей. Непрерывное воздействие оживило слегка ослабевший бойцовский дух, и ко дню выборов энтузиазм нацистов был кипуч, как и прежде.
Брюнинг, Дитрих, Вестарп и «взаимодействующие» с ними силы социал – демократов работали в не менее напряженном ритме. Но если нацисты олицетворяли собой молодую энергию, рождающую дерзкие идеи и планы, тактике президентского
Были и другие факторы, дававшие преимущество нацистам. Гитлер без устали ездил с речами по стране, а Гинденбург оставался на месте и за весь период второй кампании ни разу не выступил, что явилось постоянным напоминанием о разнице в возрасте и выносливости между претендентами. В этой связи нацисты постоянно распространяли самые разнообразные слухи: Гинденбург серьезно болен и снимет свою кандидатуру; каждый день он спит до одиннадцати часов и не в состоянии подписать ни одной бумаги; в полдень два капеллана, выбранные Брюнингом, водят его рукой по бумаге. Также говорили, что после выборов будут урезаны все пенсии и зарплаты; пенсии по инвалидности и пособия по безработице будут ликвидированы; бизнес будет выплачивать налог в размере 20 % от величины капитала.
Кроме того, следует отметить ряд неприятных моментов, доставивших лагерю Гинденбурга немало беспокойства. Один касался неуклюжей попытки манипулировать голосованием в Дитрамсцелле. Корреспондент мюнхенской газеты отправился в деревню еще до начала первого тура выборов, чтобы собрать материалы для статьи о популярности Гинденбурга. К его немалому изумлению, он обнаружил, что маршал был там кем угодно, но только не популярной фигурой. Он никогда не общался с местным населением, ни разу не внес даже самой мизерной суммы в фонд помощи бедным. (Внимательный наблюдатель мог намного раньше заметить, что дела обстоят не так уж хорошо: ролик о жизни Гинденбурга, снятый накануне его восьмидесятилетия, показывал его на встрече с жителями деревни, которые приветствовали маршала с заметным отсутствием энтузиазма.) Чтобы исправить положение, журналист, на правах «друга Гинденбурга», пожертвовал 400 марок для нуждающихся. Он надеялся таким образом обеспечить голоса жителей Дитрамсцелля для президента. Деньги распределили – по пять марок на человека, причем каждый получатель должен был написать расписку. На некоторых из этих расписок дарителем был ошибочно указан «Hindenburg – Spende» – дар фонда Гинденбурга, вместо «Hindenburg – Freund – Spende», то есть дар друга Гинденбурга. Гитлеровская «Народный обозреватель» опубликовала фотографию одной из ошибочных расписок, одновременно забив тревогу: фонд Гинденбурга был создан для помощи инвалидам войны, вдовам, сиротам и престарелым ветеранам, а теперь используется для покупки голосов для Гинденбурга. История получила широкую огласку, и, главное, ей поверили. (Меры, принятые для спасения ситуации, результатов не дали, и во втором туре Гитлер в Дитрамсцелле получил больше голосов – 230, при 179 у Гинденбурга.)
Отсутствие единства среди сторонников Гинденбурга оказалось даже более заметным, чем во время первого тура выборов. Его консервативные сторонники беспокоились относительно предстоящих парламентских выборов и стали более откровенными в своей оппозиции «Центру» и социалистам. «(Заявление Гинденбурга), что он принимает выборы без условий и обязательств… – сказал Вестарп, – направлено, прежде всего, против социал – демократов». В том же духе один из союзников Вестарпа потребовал, чтобы его единомышленники – протестанты приняли поддержку «Центра» «как везение, потому что по результатам выборов 13 марта партия «Центра», к сожалению, все еще занимает ключевую позицию на политической сцене». Брюнингу довелось почувствовать эту враждебность, выступая в Кёнигсберге накануне выборов: время и место были выбраны специально, чтобы кампания достигла своей кульминации в родной провинции Гинденбурга. Но председатель местного комитета Гинденбурга не был удовлетворен этим планом. В Кёнигсберге, проинформировал он канцлера, комитет Гинденбурга состоит только из правых и старается угодить именно правым, чтобы не давать в руки оппозиции оружие против себя. Если Брюнинг будет выступать, члены комитета могут отказаться спонсировать такой митинг. Его вывод был прямолинеен до грубости: «От выступления Брюнинга мы можем ожидать… только неприятностей, препятствий к успеху наших стремлений». Он даже не был уверен, насколько целесообразна встреча центристов с Брюнингом. Зато народная партия поспешила заверить канцлера, что многие ее члены жаждут приветствовать его появление на трибуне. В конце концов канцлер выступил как частное лицо – при содействии комитета Гинденбурга.
Результаты выборов отразили все эти проблемы. Гинденбург получил 19,4 миллиона голосов, на 700 000 больше, чем 13 марта. Гитлер получил на 1 миллион голосов больше. Всего за него проголосовало 13,4 миллиона избирателей. За Тельмана было отдано 3,7 миллиона голосов [43] .
Отсутствие единства в лагере Гинденбурга не позволяло четко определить, какие наказы он получил от избирателей. Его переизбрание со всей очевидностью свидетельствовало лишь об одном – общей оппозиции нацистской диктатуре. С другой стороны, пока социалисты, левые центристы и либералы противились вхождению нацистов в правительство, миллионы людей приветствовали бы эту акцию при соответствующих оговорках. Гинденбург по – прежнему настаивал, что будет принимать решения независимо от избирателей. Многие надеялись, что останется открытой дверь для веймарской демократии, ну, быть может, в слегка модифицированной форме, но требований об ее сохранении они не выдвигали. Все, чего они могли ожидать, зная, каков маршал в деле, и выслушав его обещания, – это проведения политики, которая защитит страну от слишком сильных потрясений и противозаконной диктатуры. Ничего большего и не подразумевалось в обещании Гинденбурга всегда уважать конституцию – он даже не обещал активно трудиться ради ее защиты и усовершенствования. Тем не менее конституционность многого из того, что было санкционировано маршалом, можно было подвергнуть сомнению – его больше интересовали технические аспекты конституции, чем ее дух. Он считал ее в первую очередь процедурным кодексом, а не гарантом парламентской демократии, и, как написала одна из газет, он придерживался конституционных форм, забывая о сути.
43
Существуют свидетельства того, что многие коммунисты голосовали за Гитлера во втором туре выборов. Они верили, что коммунизм только выиграет из – за беспорядков, вызванных ростом нацистского движения. Есть сведения, что в некоторых регионах коммунистические агитаторы открыто призывали своих сторонников голосовать за Гитлера.
Так сложилось из – за слабости тех, кто все еще верил в конституционную законность, при молчаливом согласии Гинденбурга. Деморализация республиканского лагеря проявилась в его неспособности выбрать кого – либо более деятельного, чем восьмидесятилетний старец, который не верил в демократическую республику и был неспособен, и умственно, и физически, справиться со стоящими перед ним грандиозными задачами.
Однако кризис был не только конституционным. Если ранее и существовали какие – либо сомнения на этот счет, два тура избирательной кампании продемонстрировали со всей очевидностью, что моральные и нравственные основы нации находились в серьезной опасности. Чтобы их спасти, требовалась рука более твердая, чем дрожащая рука разменявшего девятый десяток старика, который, как и раньше, довольствовался тем, что призывал нацию объединиться ради общего блага. «Забудьте о своих ссорах и сомкните ряды! Сейчас, как и семь лет назад, когда я был избран на этот пост, я прошу немецкий народ работать вместе со мной. Мы должны собрать силы, если хотим справиться с сегодняшней неразберихой и нищетой. Только вместе мы будем достаточно сильны, чтобы стать хозяевами своей судьбы. Вперед! Все вместе и с Богом!»
Это не было обращение, способное вдохновить нацию, которая постепенно поверила, что быстро распространяющийся распад есть непременная прелюдия к лучшему будущему и потому не следует пытаться его остановить. «Дорога ведет прямиком в хаос, – написало в это время читаемое и весьма уважаемое издание – «Тат», – и поскольку выхода нет, мы должны принять этот процесс распада: это также и очищающий процесс, потому что он уничтожает старое и прогнившее». В другой статье было сказано: «Мы можем справиться с этим распадом, признав и поддержав его – сознательно организуя коллапс». Менее оптимистичные обозреватели в один голос утверждали, что время для небольших преобразований прошло, если таковое наступало вообще. «Такие острые, глубокие и оправданные противоречия, как те, что существуют внутри самого государства и между государством и нацией, – написал в те дни один из товарищей Гинденбурга по оружию, – уже нельзя урегулировать в дружественной беседе. Их придется разрешать только в открытом противостоянии. Концепция Гинденбурга примирить одну Германию с другой больше не отвечает духу времени. <…> Каким бы уважаемым человеком ни был фельдмаршал фон Гинденбург, одного только его присутствия совершенно недостаточно, чтобы спасти рейх».
Глава 9
Увольнение Брюнинга
Хрупкость успеха Брюнинга стала очевидной уже на следующее утро после переизбрания Гинденбурга. Канцлер явился к президенту с поздравлениями. Прием оказался весьма далеким от сердечного. Маршал не был удовлетворен победой, доставшейся, по его мнению, слишком дорогой ценой – от него отвернулись старые друзья и соратники. Он также знал, что правительство ждет от него шага, о котором он старался не думать, – роспуска нацистских штурмовых отрядов (СА) и элитной нацистской гвардии (СС), поскольку они представляют угрозу государству. Сын маршала Оскар тем же утром предостерег отца против мер, которые не понравятся правым. Чувствуя, что впереди его ждут только новые неприятности, президент был возмущен, что Брюнинг не избавил его от всего этого. Гинденбург считал, что имеет право на благодарность канцлера, ведь именно по его настоянию он принял пост президента еще на семь долгих лет. Поэтому Брюнингу следовало, по крайней мере, ощутить на своей шкуре обиду старика.
Канцлер предложил отставку кабинета, но то, что предполагалось как обычная условность, неожиданно для него стало предметом серьезного обсуждения. Президент настаивал, что после прусских выборов в составе правительства должны произойти серьезные перемены, которые положат конец сотрудничеству с социалистами. Брюнинг сумел получить согласие маршала на объявление вне закона СС и СА, но, когда канцлер покинул президента, он уже всерьез сомневался, сохранил ли его доверие. Официальное коммюнике могло только подтвердить его опасения, сообщив, что канцлер, в соответствии с общепринятой процедурой, следующей за президентскими выборами, представил президенту отставку правительства [44] . Далее следовало замечание о том, что президент попросил Брюнинга «<забрать свое прошение».
44
Никакой общепринятой процедуры, по сути, не было. Когда Гинденбург был избран в 1925 году, кабинет Лютера принял решение, что нет конституционных или каких – либо других оснований уходить в отставку или предлагать ее, и не сделал ни того ни другого.