ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА
Шрифт:
Именно последняя программа внесла самый весомый вклад в падение правительства, случившееся двумя неделями позже. В дополнение к спонсорству мелкого садоводства в пригородах она предусматривала разделение тех крупных поместий, которые постоянная правительственная помощь не смогла сделать платежеспособными. Обанкротившиеся поместья следовало разбить на мелкие фермы и передать безработным поселенцам. Правительство надеялось, надо сказать, совершенно безосновательно, что таким образом можно будет обеспечить землей до 600 000 человек, то есть 10 % от числа безработных. В результате существенно снизится безработица, безнадежно захиревшие поместья превратятся в приносящие доход фермы, а слабо заселенные сельские районы Восточной Германии будут обеспечены притоком новых поселенцев.
Идея земельной реформы была не нова. Ее обсуждали еще в первые дни существования правительства Брюнинга, но
Чрезвычайно встревоженные безрадостными перспективами землевладельцы весьма оперативно нанесли ответный удар. Они достали копии проекта декрета и, понося на чем свет стоит его цели и средства, начали бомбардировать президента возмущенными посланиями. Поскольку программа уже давно обсуждалась кабинетом, Мейснер, несомненно, доложил о ее содержании Гинденбургу, но тот сначала не проявил к ней интереса. Вероятнее всего, он попросту не понял ее значения и оставался спокойным до тех пор, пока гневные жалобы не заставили его обратить на программу самое пристальное внимание. Он был шокирован, услышав, что она является попыткой социализации сельского хозяйства Германии и направлена на лишение ряда старейших прусских родов их владений. Старый сторонник Гинденбурга барон фон Гейл предупредил его, что подобная экспроприация может подорвать желание населения защищать свою землю против иностранного вторжения и это, добавил он, серьезно беспокоит военные круги.
Очевидно, подобные предостережения были составной частью возобновившихся попыток убедить президента в том, что с увольнением Брюнинга больше медлить нельзя. «Все это приведет к диктатуре, которую мы, конечно, будем требовать для представителя правых сил», – предупреждал в конфиденциальной беседе Ольденбург – Янушау. Протесты также не остались незамеченными и Оскаром фон Гинденбургом, который сопровождал отца в Нойдек. Оскар весьма остро отреагировал на обвинение в том, что правительство Брюнинга продвигает «государственный социализм». Он очень боялся, что подобные утверждения могут негативно отразиться на нем и его отце. Шлейхер постоянно поддерживал с ним связь и держал его в курсе настроений в армии. Командиры подразделений, расквартированных на востоке, настаивали, чтобы, по военным соображениям, было скорее найдено взаимопонимание с нацистами. Посещая соседние поместья и расположенные поблизости гарнизоны, Оскар встретился с теми же пессимистическими взглядами на способность Брюнинга решить стоящие перед страной политические и экономические проблемы.
Шлейхер постоянно информировал президента о своих продолжающихся переговорах с нацистами. Они уже достигли стадии, на которой началось обсуждение состава нового правительства. 24 мая Геббельс записал в своем дневнике, что новым канцлером станет Франц фон Папен, а министром иностранных дел – Нейрат. Чтобы еще сильнее подорвать позицию Брюнинга, была допущена намеренная утечка информации. Французский посол узнал о предстоящем назначении фон Папена за несколько дней до того, как будущий канцлер получил это предложение, и еще до одобрения его кандидатуры Гинденбургом. А в Нойдеке Оскар фон Гинденбург вел речь о правительстве, в котором видную роль будет играть аристократия.
Как раз в это время Мейснер находился на пути в Нойдек, чтобы ознакомить президента с новыми бюджетными и экономическими предложениями. Чтобы их ввести очередным декретом, правительству требовалась подпись президента. Брюнинг планировал сам поехать в Нойдек и лично объяснить президенту важность предлагаемых мер. Зная нежелание Гинденбурга подписывать новые декреты, он считал вдвойне важным, чтобы президент до конца осознал необходимость новых программ. В тишине и покое Нойдека, встретившись с расслабившимся и хорошо отдохнувшим маршалом, он надеялся найти возможность еще раз обсудить с ним основные вопросы государственной политики и планы на будущее. Брюнингу так часто удавалось в подобных беседах снова вернуть себе поддержку и доверие президента, что он снова надеялся на успех. Но Гинденбург отказался принять Брюнинга. Возможно, это произошло потому, что он опасался пространных и беспокоящих разъяснений канцлера, а может быть, он просто хотел отдохнуть. За две недели пребывания в Нойдеке он не видел никого из своих прежних друзей. Исключение было сделано только для графа Брюннека, от которого ни в коем случае нельзя было ожидать, что он обрушит на президента поток гневных жалоб и язвительных упреков. Канцлеру
Как Мейснер обсуждал декрет с Брюнингом, теперь уже не узнает никто. Искусно лавируя между Шлейхером и Брюнингом, он старался не связывать себя обязательствами ни с одним из них, ожидая решения Гинденбурга. Он также посетил одну из бесед Шлейхера с Гитлером и, по имеющимся сведениям, не высказал никаких возражений по поводу тайных приготовлений, которые велись за спиной Брюнинга. Он был ответственен по крайней мере за одно письмо протеста относительно декрета о переселении, полученное Гинденбургом: когда барон фон Гейл позвонил, чтобы лично выразить свое недовольство, Мейснер предложил ему изложить все наболевшее в письме, которое он захватит с собой в Нойдек. И все же, пока Гинденбург колебался, следует ли ему расстаться с канцлером, Мейснер стремился сохранить хорошие отношения с Брюнингом и регулярно информировал его о настроении президента и о позиции Оскара фон Гинденбурга. Являясь человеком президента, Мейснер, вероятно, подчеркивал те пункты программы, которые представляли для маршала особый интерес. Да и Гинденбург, неспособный уследить за пространными объяснениями, концентрировал свое внимание на пунктах, касающихся снижения выплат инвалидам войны и раздела обанкротившихся поместий. Во всяком случае, это были единственные вопросы, о которых маршал помнил спустя несколько дней. Какое – то время его волновало уменьшение пенсионных выплат, что же касается предлагаемых аграрных реформ, то он сказал Мейснеру, что подвергся настоящей осаде аграриев, требующих, чтобы он их не одобрял в существующей форме. Убежденный в несовершенстве реформ, он настаивал на более справедливом отношении к землевладельцам и их кредиторам. Он также потребовал ликвидации пункта об уменьшении пенсий ветеранам, потому что он, президент рейха и фельдмаршал, не мог взять на себя ответственность за такую вопиющую несправедливость.
Разговор постепенно утратил свой чисто информативный характер, и Мейснер задал вопрос о будущем правительства. Он доложил, что Брюнинг не хочет брать на себя вину за еще один непопулярный декрет, если через несколько недель ему придется уйти. Гинденбург ответил, что хотел бы продолжать работать с канцлером, но Гренеру придется покинуть кабинет. Если он даст согласие на новое назначение Гренера министром внутренних дел, тем самым он выразит свое доверие к нему, а это невозможно после грубой ошибки, которую тот допустил, распустив нацистские формирования. Судя по беседе с Мейснером, президент не планировал расстаться с Брюнингом, и Мейснеру даже было предложено поручить ему сформировать новое правительство правых после переговоров в Лозанне. Нацистов в нем не будет, но, чтобы заручиться их поддержкой, их следует включить в новый прусский кабинет. С явным намерением оказать давление на Брюнинга Мейснер должен был передать ему, что президент не станет делать никаких новых назначений, чтобы заполнить вакансии в существующем кабинете. Гинденбург тем самым давал понять, что дни старого правительства сочтены и после Лозанны оно в любом случае будет заменено более приемлемым.
После возвращения в Берлин Мейснер имел две длительные беседы с канцлером. Новости не были ободряющими для Брюнинга. Он знал об интригах Шлейхера, и для него не было тайной то, что в качестве нового канцлера генерал выбрал господина фон Папена. Он прямо спросил Мейснера: действительно ли президент хотел сохранить его и весь кабинет до переговоров в Лозанне? Не готов ли Гинденбург к немедленным переменам, учитывая постоянное давление военных и прочее постороннее влияние? При следующей встрече с президентом ему, Брюнингу, придется вести разговор с полной откровенностью. И в тот же день он сказал Тревиранусу, что больше не подчинится давлению со стороны рейхсвера вообще и Шлейхера в частности.
Опасения Брюнинга были обоснованными. Неутомимый Шлейхер действительно прилагал все усилия, чтобы нанести ему решающий удар. Через Оскара и, вероятно, лично – во время короткого визита в Нойдек, который Шлейхер, предположительно, нанес в это время, – он не уставал повторять, что канцлер быстро теряет популярность и что его кабинет падет со дня на день. Он также сообщил, что нашел подходящего преемника в лице Папена. Этот центрист со склонностью к монархизму быстро положит конец богопротивному альянсу с социалистами. А поскольку Папен приемлем и для нацистов, его кабинет будет опираться на стабильное большинство и отпадет необходимость в президентских декретах. Плетя свою сеть интриг, Шлейхер внешне пытался оставаться в нормальных отношениях с канцлером. Он не единожды передавал ему через легковерного Пюндера, что считает его незаменимым. Генерал не сомневался, что канцлер проглотит его грубую лесть и, когда Гинденбург предложит ему подать в отставку, это станет для Брюнинга неприятным сюрпризом.