Германия: самоликвидация
Шрифт:
Для меня важно, чтобы Европа сохраняла свою идентичность как западноевропейская земля, а Германия сохраняла себя как страна немецкого языка, будучи европейской страной, объединённой с окружающими её французами, голландцами, датчанами, поляками и другими, но — с немецкой традицией. Эта Европа наших отчизн — секулярна, демократична, и она уважает права человека.
Если уж происходит иммиграция, то мигранты должны либо соответствовать этому профилю, либо приспособиться к нему в ходе интеграции. Я хотел бы, чтобы и мои праправнуки через 100 лет всё ещё могли жить в Германии, если они этого захотят. Я не хотел бы, чтобы страна моих внуков и правнуков была преимущественно мусульманской, чтобы в ней повсюду говорили по-турецки и по-арабски, женщины носили головные платки, а ритм дня определялся призывами муэдзина. Если мне захочется
Будущая Европа и Германия естественным образом должны располагать религиозной свободой, и если имамы будущего обратят в ислам автохтонных немцев и европейцев, этому так же мало можно будет воспрепятствовать, как мало могла препятствовать Римская империя распространению христианства. Поживём — увидим.
Я не хотел бы, чтобы мы стали чужими в собственной стране, даже в отдельных её регионах. Внушающий страх правый радикализм поощряется не тем, что мы ясно выражаем наши легитимные преференции и выстраиваем по ним свои политические действия, но тем, что позволяем нежелательным явлениям прокрасться в нашу жизнь. В меньших странах — таких, как Голландия, Бельгия и Дания, — ощущение угрозы уже сильнее, чем в Германии, поэтому там острее дискуссии, строже законы въезда и прочнее стоят на ногах правонационалистические течения{417}.
Ассимиляцию и интеграцию любят противопоставлять. Собственно, это мнимая противоположность и вопрос терминологии. Ибо кто интегрирован, тот и ассимилирован в некоторой степени, а быть ассимилированным нельзя, не интегрировавшись. Но дело явно имеет своё значение, и потому давайте отдадим ему должное.
Главный муфтий Боснии и Герцеговины, Мустафа Церич, выражается осторожно и прагматично: мол, открытость другим религиям и культурам «важна для интеграции. Она есть золотая середина между ассимиляцией и изоляцией. Я не сторонник ни ассимиляции, при которой человек теряет свою идентичность, ни изоляции, при которой человек отрезан от общества той страны, которая приняла его. Первым делом следует чтить законы принявшей тебя страны. Второе — необходимо выучить язык. Третье — быть полезным обществу, в котором живёшь»{418}.
Исследователь интеграции Штефан Люфт формулирует более абстрактно, но в том же направлении: «Условием успешной интеграции является известная мера ассимиляции. Ассимиляция — условие возможности успешной интеграции. На уровне индивидуума интеграция и ассимиляция не означают, что иммигрант должен отречься от своего происхождения, отказаться от традиций и приоритетов и т. п.»{419}. Но нельзя стремиться к стойкому дифференцированию, ибо «все стойко этнически дифференцированные общества представляют собой, более или менее выраженно, этническое расслоение. Практически нет этнически дифференцированных обществ, которые не были бы одновременно этнически расслоённым обществом»{420}.
Хартмут Эссер различает следующие уровни ассимиляции:
• культурная ассимиляция (знания, навыки, язык);
• структурная ассимиляция (утверждение в образовании и на рынке труда);
• социальная ассимиляция (сеть взаимоотношений, брачное поведение);
• эмоциональная ассимиляция (идентификация, продиктованная чувством){421}.
Данное перечисление подтверждает, что интеграция без известной меры ассимиляции вообще невозможна. В принципе излюбленная формула «интеграция — не улица с односторонним движением», при помощи которой внушается движение навстречу друг другу принимающего общества и приезжих, прикрывает основополагающую необходимость приспособления, чтобы интеграция успешно состоялась.
Интересно разобраться с мнением турецкого премьер-министра Эрдогана по поводу ассимиляции. Турция во всяком случае является экономически наиболее прогрессивной и наиболее демократичной страной исламского культурного круга. Да, собственно, она единственная исламская страна, которая худо-бедно соответствует масштабам западной демократии. К тому же Турция стремится стать членом ЕС. В настоящее время в ЕС живут 5 млн турок. Итак, проштудируем речь, которую премьер-министр Турции произнёс 10 февраля 2008 г.
Эрдоган начинает: «Турецкая община и турецкий человек, куда бы они ни пришли, приносят с собой только любовь, дружбу, покой и защищённость. Ненависть и враждебность никогда не могут быть нашим делом». Другими словами, это значит: ненависть и враждебность — всегда дело других. Можно ли всерьёз представить, чтобы западный государственный деятель говорил нечто подобное своим соотечественникам за рубежом и чтобы он вообще такое говорил? Нет, он бы поостерёгся выставлять себя на посмешище, и ему бы никто не поверил. Это — в лучшем случае — риторика, присущая наивному национализму конца XIX в. или происходящая из чуждой нам культуры. Вообще же это язык шовинизма. Эрдоган продолжает: «Вот уже 47 лет, как вы своей работой, своими стараниями вносите вклад в то, что Германия идёт вперёд, что Германия становится в Европе и в мире могущественной страной. Ваши глаза и уши всегда были обращены в сторону Турции. Я очень хорошо понимаю чувствительность, которую вы выказываете по отношению к ассимиляции. Никто не может ожидать от вас, чтобы вы подчинились ассимиляции. Ибо ассимиляция есть преступление против человечности».
Не говоря уже о неумеренности в выборе слов, этот пассаж отнюдь не является случайным промахом. Для этого он слишком тщательно составлен. Эрдоган хвалит турок в Германии за то, что они остаются турками; он призывает их и впредь оставаться ими и не приспосабливаться к принявшему их обществу. Кроме того, он явно претендует на то, чтобы в качестве турецкого государственного деятеля говорить от имени всех турецких мигрантов в Германии, то есть Эрдоган стремится к стойкой консервации турецкого меньшинства в Германии, которое первым делом должно ориентироваться на страну происхождения. Это тоже шовинизм.
Эрдоган грозит в отношении вступления в ЕС: «Да, вы уже в Европейском союзе. У нас уже и без того почти пять миллионов наших граждан находятся в Европейском союзе». Так и хочется добавить: все 5 миллионов слушают Эрдогана, а не те государства, которые приняли их к себе. Будь это иначе, ассимиляция уже бы состоялась, и тем самым состоялось бы «преступление против человечности».
За несколько дней до этого компания ARD показывала место преступления в Людвигсхафене: там было совершено насилие и убийство в семье турецких алевитов. Эрдоган почти неприкрыто требует цензуры: «Свобода прессы никогда не может быть неограниченной. Свобода мнений никогда не может быть неограниченной. Свободы простираются лишь до границ областей свободы других». Это не имеет ничего общего со свободой прессы. Кстати сказать: речь шла не о предоставлении свободы детской порнографии, и речь шла также не об отрицании холокоста. Речь шла всего лишь о криминальной истории в семье турецких мигрантов.
Скажем сдержанно: Турция Эрдогана не подходит Европе в культурном отношении, а страна, которая хвалит своих мигрантов за то, что они не ассимилировались в принявшем их государстве, является нарушителем спокойствия в мирном сосуществовании.
Допустим (а мы, пожалуй, должны сделать это допущение), что речь Эрдогана является зеркалом турецкой души, и тогда нечего удивляться недостаточному успеху в интеграции турецких мигрантов. Турки в Германии, следующие желанию Эрдогана так и оставаться турками, да ещё при этом размножаться на уровне выше среднего, со временем нанесут ущерб культурной идентичности Германии, поскольку они ставят вне закона закономерность действительной интеграции: «Внутри Европы переселяются лица определённой этнической принадлежности в область другой этнической принадлежности, затем при помощи языка они постепенно меняют и свою культурную идентичность, и самое позднее их дети становятся полностью интегрированными членами солидарной общины страны их выбора. Так, из французов, итальянцев и поляков становятся немцами и наоборот»{423}, — констатирует австрийский исследователь поведения Иреней Эйбл-Эйбесфельдт. Но в этом, кажется, и состоит самый большой страх турок. Хоть они и потребляют в Германии чуть ли не исключительно турецкие СМИ, тем не менее реакция на позицию некоторых турецких передач, идущих на немецком радио и давно не пользующихся спросом, была просто безмерной{424}.