Германия: самоликвидация
Шрифт:
В классических мигрантских странах, таких, как США, Канада и Австралия, такого нет. Только после многих лет присутствия в США человек может претендовать на социальную помощь, которая, однако, по сравнению с немецким основным обеспечением крайне скудна и к тому же ограничена пятью годами. Тот, кто приезжает в США, легально или нелегально, должен рассчитывать на собственные силы. Тот же, кто приезжает в Германию, уже обеспечен — независимо от собственных сил и трудоспособности.
Закономерно было бы предположить, что иммигранты в Германии довольны жизнью, а в США недовольны, но дело обстоит как раз наоборот: иммигрантов в США опрашивали, сколько времени прошло, прежде чем они начали чувствовать себя «комфортабельно» и «полноправными членами общества». Так вот, 77 % опрошенных сказали,
Объяснение таких высказываний лежит на поверхности: в США едут лишь те, кто в себе уверен. Когда человеку удаётся интегрироваться в общество своими силами — на каком бы то ни было уровне, — он испытывает гордость за свои достижения и благодарность тому обществу, которое предоставило ему шанс. А тот, кто получил что-то даром, испытывает в лучшем случае поверхностную благодарность, а в большинстве случаев вообще никакой. Одаряемый не чувствует, что его уважают и принимают всерьёз. Чтобы подкрепить своё эго, он развивает неприязнь по отношению к благодетелю. Это элементарные психологические механизмы, из которых человеку не вырваться. Это частично объясняет, например, то гложущее недовольство, которое вызывает объединённая Германия у многих восточных немцев. Когда слишком многое получаешь даром, почти не прикладывая к этому усилий, чувствуешь, что с тобой обошлись несправедливо. США, которые не поддерживают материально своих иммигрантов, получают, наоборот, лучших иммигрантов, которые к тому же быстрее интегрируются:
«Массовая иммиграция не без труда вписывается в концепцию щедрого государства всеобщего благосостояния, но этот аргумент больше относится к Европе, чем к США. В Америке пособие, которое получают трудоспособные взрослые мужчины, обеспечивает лишь прожиточный минимум. Поэтому иммигранты работают, а это означает, что они не являются значительной обузой для государственной казны, и у них нет иного выбора, кроме ассимиляции. Люди, которые работают вместе, должны ладить друг с другом, что они, как правило, и делают. Поскольку иммигранты вынуждены работать, в Америке нет гетто, где обитают постоянно безработные и отчужденные мужчины-иммигранты, как, например, во Франции. Именно поэтому иммигранты редко участвуют в акциях протеста. Они слишком заняты, зарабатывая себе на жизнь»{449}.
В классические страны иммиграции устремляется гораздо больше работоспособных иммигрантов, поскольку менее работоспособные не видят там шансов для себя, и эти страны дают иммигрантам другую социализацию, потому что искушения основным обеспечением без работы и социальной подстраховочной сеткой там нет. Кроме того, эти страны не находят ничего плохого в том, чтобы самим проверять своих иммигрантов по экономическим и социологическим критериям. Австралийские миграционные органы уже несколько десятилетий используют «диктовочные тесты» из 500 слов, при помощи которых отсеивают всех, кто не говорит как следует по-английски и не может предъявить определённый уровень образования.
Естественно, в США также образуются параллельные общества различных наций, языков и этносов. Но они имеют другой характер, поскольку каждому приходится зарабатывать себе на хлеб, что он и делает, и в какой-то момент параллельные общества растворяются; если же нет, то это тоже неплохо, поскольку каждый обязан соблюдать культуру большинства. В Германии этнические колонии устраиваются с большим размахом благодаря постоянному пополнению в социальную систему. Около 30 % приезжающих супругов освобождены от платы за курсы по интеграции, поскольку их партнёры живут за счёт социальных пособий{450}.
Особенно наглядно ошибочные стимулы немецкого социального государства заметны на семьях с миграционной историей. Такие семьи представлены выше среднего уровня среди получателей основного обеспечения. В то время как нуждающаяся
Абстрактные познания исследователя подкрепляются опытом на местах: Астрид-Сабине Буссе, директор полнодневной начальной школы в Нойкёльне, где учатся 654 школьника, из которых 80 % — дети мигрантов и 80 % — дети из социально неустойчивых семей, жалуется на чрезвычайно высокий приток арабов:
«Они и в школе остаются среди своих. Здесь уже невозможно интегрироваться. Они занимают какой-нибудь квартал и катаются как сыр в масле. Я же вижу по списку на продовольственные дотации, сколько денег на самом деле в этих семьях, и всё это — социальная помощь; если детей много, то получается 3000–3500 евро. Тут хотели сделать передачу о малодетности в среде мигрантов. Я сказала, это не про нас, ведь я не могла предъявить им бедных работающих людей; кухонные работницы нашей школьной столовой получают в час 7 евро брутто, а эти люди не работают, но получают больше. Знаете, сколько социальной помощи каждый месяц выдаётся только родителям моей школы? 400 тыс. евро!»{452}
Система извращена. Ни одна из арабских семей, дети которых посещают начальные школы Нойкёльна, не получила бы в США ни цента. Поэтому они находятся не там, а в Германии. Индийские информатики, напротив, предпочитают ехать в США. По причине щедрых выплат немецкого социального государства мы производим отрицательный отбор иммигрантов. Система трансфертных выплат назначает большие премии за их плодовитость, тем самым притягивая завтрашний мигрантский нижний слой. Хорошее обеспечение, кроме того, способствует тому, что отсутствует всякое давление интеграции. Из арабских мальчиков в этой начальной школе получатся преступные подростки завтрашнего дня, тогда как девочки рано выйдут замуж, родят много детей и за счёт высоких трансфертных выплат обеспечат своей семье доход.
Круговое обеспечение, которое гарантирует немецкое социальное государство, приманивает мусульманских мигрантов и одновременно топит все усилия по интеграции. Редактор газеты Die Zeit Штефания Фламм написала статью о тех мигрантах, которые изо дня в день жарят мясо на гриле в берлинском районе Тиргартен. В конце статьи она пишет: «Внушают тревогу вопросы, на которые наводит мусор, разбросанный там повсюду: как может быть, что Мехмет и Айзу Хенки после более чем двадцати лет жизни в Германии не знают иных мест для мусора, кроме тиргартенских кустов, которые так им приглянулись? Как может быть, что никто в семье Райян не имеет постоянной работы? И что Райян замужем за мужчиной, который диктует ей, как поступать, хотя сам не умеет даже ориентироваться по карте города?»{453}
Поведение, которое мусульманские мигранты могут безнаказанно демонстрировать в немецком социальном государстве, у себя на родине привело бы их к тому, что они бы просто пропали. Прибыв к нам, они были по большей части необразованны и несведущи, но, возможно, были готовы работать. Германия, предоставив им возможность получать поддержку больше, чем они когда-либо могли бы заработать своим трудом, систематически их развращает, хотя делает это и не намеренно.
Хайнц Бушковский рассказывает об одной турецкой парикмахерше, которая вместе со своей парикмахерской перебралась из Нойкёльна на Курфюрстендамм. Среди получателей основного обеспечения в Нойкёльне она уже не могла найти сотрудников, достаточно квалифицированных и вместе с тем готовых работать за плату по тарифу.