Герои Аустерлица

Ангелов Августин

Потому французским гусарам, напоровшимся на наших драгун возле бурелома, не поздоровилось. Ведь расстояние, с которого пешие драгуны дали залп по вражеским всадникам, пытавшимся въехать в лес, не позволяло сильно промахиваться. И шеф эскадрона, сразу потеряв от пуль человек восемь, вынужден был отступить, снова выскочив из леса на открытое место перед дровяными телегами. А там уже наши пехотинцы, развернувшись, изготовились к стрельбе. Дав залп, они постреляли тех гусар, которые спешились и пытались сдвинуть фургоны, набитые дровами, да еще и попали в некоторых всадников, оставшихся рядом с шефом эскадрона.

Потеряв половину своего авангарда и убедившись, что вперед

к центру нашего лагеря сходу не пробиться, командир французских кавалеристов не придумал ничего лучше, чем дать команду взводному трубачу играть отступление. Вот только, отступать уполовиненному первому взводу было уже некуда, поскольку за их спинами как раз в этот момент кипела битва. Там тридцать русских драгун, словно чудо-богатыри, бились против шестидесяти наполеоновских гусар. И мы не могли им помочь.

— Живей, братцы! Становись! Заряжай! Ружья к щеке! Целься лучше! — продолжали выкрикивать команды наши пехотные унтеры.

Прозвучал очередной залп, и пули опять полетели в сторону первого взвода вражеских кавалеристов. Хотя несколько всадников и сползли с лошадей, но процент попаданий оставался по-прежнему небольшим. А шеф эскадрона, в которого старались попасть многие стрелки-семеновцы, до сих пор оставался невредимым. В своей огромной медвежьей шапке с красным султаном этот чернобровый усач возвышался над другими гусарами, словно заговоренный, даже не пригибаясь во время выстрелов, а лишь властно отдавая команды, жестикулируя блестящей саблей.

Между тем, пороховой дым быстро заволакивал место сражения. И я не мог точно видеть, что же там происходит с драгунами. От конной свалки до меня доносились лишь отдельные пистолетные выстрелы, звон сабель, ржание коней, вопли раненых, ругательства на французском языке и русский мат. Тут кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидел Федора Дорохова, которого придерживал в резерве вместе с его разведчиками.

— Мне кажется, ротмистр, что самое время и нам присоединиться к сражению. Надо помочь драгунам, иначе их всех перебьют, — сказал поручик.

И Федор, разумеется, был прав. Я и сам понимал, что необходимо немедленно организовать помощь нашим храбрецам. Только не очень понятно мне было, как это осуществить в сложившейся боевой обстановке. Или все-таки использовать самый последний резерв? Прикинув, что иного решения нет, я сказал Дорохову:

— Возьмите своих разведчиков и отделение всадников моего денщика Коротаева. Я тоже поеду в атаку вместе с вами.

Наверное, это казалось глупой бравадой с моей стороны, поскольку, в случае неудачи, наш отряд мог остаться без командира. Но, в моем участии в предстоящей вылазке за периметр лагеря, действительно, назрела насущная необходимость. Ведь только у меня имелся достаточно сильный конь. К тому же, азарт битвы уже обуял меня. Звуки боя и запах крови, смешавшийся с запахом пороха, раззадоривали, и я решился померяться силами с шефом французского эскадрона. В конце концов, мне же, как истинному попаданцу, необходимо самоутверждаться в роли военного лидера!

Когда я вскочил в седло Черныша, Дорохов на своем Гарсоне уже ждал рядом, а вместе с ним подъехали разведчики и Степан Коротаев с бойцами, которых он лично выбрал по моему приказу из драгун. То были суровые и видавшие виды ветераны. Все, в том числе и я, вооружились парой пистолетов и саблями. Оглядев наше немногочисленное резервное воинство еще раз, я решил, что для сражения с легкими кавалеристами наша экипировка, наверное, сойдет.

— Отодвинуть фургон! — приказал я старшему из пехотных унтеров фельдфебелю Антону Шаповалову, остающемуся за главного в наше с Дороховым

отсутствие.

Как только солдаты сдвинули груженную телегу, я крикнул:

— В атаку!

И наши лошади, а это были самые лучшие из всех тех, которых мы захватили у французов, почувствовав шпоры, рванулись вперед, налетев на остатки вражеского авангарда, в котором к этому моменту осталось всадников даже меньше, чем у нашего резервного отряда. Направив своего Черныша в сторону командира французов, я выстрелил в него из пистолета. Но, на скаку я все же стрелял неточно. И пуля пролетела мимо, не задев неприятеля. Он же, к тому моменту уже разрядил все свои пистолеты, а потому, увидев, видимо, во мне достойного противника, просто рванул навстречу, занеся саблю для удара. И мне сразу пришлось парировать, чтобы не лишиться головы. Едва успев выхватить свою трофейную полковничью саблю из ножен, я все-таки отбил вражеский клинок в сторону. Звон раздался страшный, сталь завибрировала в моей руке, но лезвие выдержало, не сломалось.

Справа от меня с одним из телохранителей шефа французских гусар схлестнулся на саблях Федор Дорохов, а слева бился Степан Коротаев, связав боем второго телохранителя. Мы же с командиром вражеского эскадрона остались один на один. Несмотря на то, что вокруг кипело побоище, возле нас словно бы образовался вакуум. Во всяком случае, я не замечал в этот момент ничего вокруг, полностью сосредоточив внимание на противнике, который оказался весьма умелым рубакой.

Впрочем, князя Андрея тоже не зря много лет учили фехтованию лучшие учителя. Он вовсе не просто так сделался ротмистром кавалергардов и доверенным лицом Кутузова, а участвовал, разумеется, и в учениях, и в боях. А кавалергарды — это элита русской кавалерии, телохранители самого государя императора. Да и необстрелянный человек просто не сможет возглавить атаку со знаменем в руках, решительно устремившись вперед под вражескими пулями, как это сделал князь Андрей в битве при Аустерлице. И потому я в этот момент всецело полагался на мышечную память своего нового тела, которое действовало инстинктивно, что называется «на автомате», успешно отражая трофейной саблей вражеские удары.

Мы рубились молча, не разговаривая и даже не ругаясь, а лишь хищно улыбаясь друг другу, оскалив зубы и хорошо понимая, что один из нас должен здесь погибнуть, оказавшись по воле судьбы на краю этого безымянного леса среди моравских гор и найдя себе достойного противника, несущего смерть. И эта смерть будет достойной благородного воина. Потому страх гибели уступил место азарту. Но, удивительное дело, наши силы и боевые умения оказались примерно равны. Потому сразу никто не смог добиться преимущества.

Острые клинки сверкали в воздухе, ударяясь друг о друга и отлетая, а потом снова ударяясь. Но, к своему ужасу, я понимал, что одолеть противника не могу! Он явно был мастером боя на саблях и очередным ударом так сильно отбил мой клинок, что раскрыл мою защиту, отчего у него появилась прекрасная возможность ударить меня саблей по шее. И шеф гусарского эскадрона воспользовался бы случаем, но в это мгновение его боевой конь сыграл со своим владельцем злую шутку.

Он внезапно укусил моего Черныша, отчего конь подо мной дернулся в сторону, а я счастливо избежал смертельного удара и нанес свой. Несмотря на солидный внешний вид, Черныш все-таки был курьерским скакуном, а не настоящим боевым конем. Хотя в сражениях, похоже, он бывал, раз ни выстрелов, ни звона сабель не пугался. Но, он не умел ни кусать вражескую лошадь, ни толкать ее грудью, ни бить копытами, вставая на дыбы. И я был рад хотя бы тому, что он не убегает с поля боя.