Герои Смуты
Шрифт:
Пожарский стремился отстаивать честь своего рода при любых обстоятельствах. Один из первых исследователей местничества А. И. Маркевич подсчитал, что он местничался больше других современных ему членов двора — около двадцати раз (Ю.М. Эскин приводит цифру в 22 местнических случая). И это не считая тех местнических случаев, когда он вступался за своих родственников. Не случайно появится поговорка: «По милости царской сам себе Пожарской» [354] . В 1602 году, когда князь Дмитрий Пожарский только начинал отсчет своих споров о местах в дворовой иерархии, ему пришлось нелегко. Князь Борис Лыков указывал на скромные службы прямых предков князя Дмитрия Михайловича, а оспорить этот факт было крайне сложно. Тогда молодой Пожарский избрал «старомодную», устаревшую систему защиты [355] и стал ссылаться не на службы отца и деда, а на службы других стародубских князей — Ромодановских, Хилковых, Татевых, Кривоборских и Палецких. Князю Борису Лыкову, вхожему в дом Никиты Романовича, породнившемуся с опальным родом (он женился на сестре постриженного в монахи боярина Федора Никитича Романова) [356] , приходилось нелегко. Впервые князь Дмитрий Михайлович получил возможность заявить перед разбиравшей дело боярской комиссией — боярином князем Михаилом Петровичем Катыревым-Ростовским и окольничим Иваном Михайловичем Бутурлиным — о прежних опалах, которые не позволили никому из князей Пожарских занять подобающее место при царском дворе. Оболенским князьям Лыковым, конечно, не было дела до судьбы стародубских князей Пожарских. Чувствуя несправедливость дела, начатого против него князем Дмитрием Михайловичем, Лыков отбивался неуклюже, подтасовывал факты, как было с указанием на назначение князя Петра Тимофеевича Пожарского в объезжие головы в 1599 году. Вопреки словам Лыкова, оно не состоялось, что и было еще тогда отмечено в разрядных книгах. Также он отказывался принять логику счета всех стародубских князей с родом князей Лыковых [357] .
354
Маркевич
355
Павлов А.П.Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове… с. 25.
356
См.: Эскин Ю.М.Опыт жизнеописания… с. 129; он же.Очерки истории местничества в России… с. 19.
357
Ср.: Разрядная книга 1475-1605. т. 4. Ч. 1. с. 68-69.
Более откровенно князь Борис Михайлович Лыков высказывался о причинах начатого осенью 1602 года местнического дела во время его повторного рассмотрения при царе Василии Шуйском. В тот момент князь Борис Лыков уже был боярином, а Пожарский оставался стольником. 21 февраля 1609 года в связи с новым местническим спором князя Ивана Михайловича Меньшого Пушкина, бившего челом на Дмитрия Михайловича Пожарского, всплыл и давний спор князей Пожарских и Лыковых. Боярин князь Борис Михайлович Лыков подал челобитную, где, уже никого не таясь, рассказывал, что на самом деле происходило при дворе царя Бориса Годунова в 1602 году Поведение князя Дмитрия Михайловича Пожарского обрисовано им в самом невыгодном свете. Он начал местнический спор без всякого повода, не было никакой их личной «стычки» на службе. То, что местнический спор по челобитной князя Пожарского все-таки стали рассматривать, Лыков объяснял «тайным гневом» Бориса Годунова: «вместо смертныя казни велел мне в неволю отвечать ему князю Дмитрию в отечестве». Назвал князь Борис Лыков и причины неожиданного благоволения к князю Дмитрию Пожарскому, обвинив его в тайных доносах, которые так любил слушать царь Борис Годунов: «А преж, государь, сего при царе Борисе во 110 (1601/02) году и во 111 (1602/03) году он князь Дмитрий Пожарской доводил на меня Бориска ему царю Борису многие затейные доводы, что будто я Бориска, сходясь с Голицыными да со князем Борисом Татевым, про него царя Бориса розсужаю и умышляю всякое зло, а мать его князь Дмитриева княиня Марья в те ж поры доводила царице Марье на матерь мою Борискову, что будто, государь, мать моя съезжаючись со княж Васильевою княиняю Федоровича Шуйскаго Скопина со княгинею Оленою и будтося разсуждают про нее царицу Марью и про царевну Оксенью злыми словесы» [358] .
358
Русский исторический сборник, издаваемый обществом истории и древностей российских. М., 1838. т. 2. Кн. 1—4. с. 267—268.
По признанию самого князя Бориса Лыкова, особых последствий это не имело, не считая неприятного местнического разбирательства с Пожарским. На княгиню Марию Лыкову был наложен домашний арест: ей запретили покидать свой двор в Москве («не велели от себя без указу с дворишка съезжать»), а ее сына выслали на службу воеводою в Белгород, где он и оставался вплоть до того, как перешел на сторону Лжедмитрия I. [359] Конечно, если бы доносы и судные дела разбирались обычным порядком, тогда бы князь Борис Лыков оказался не ответчиком в Разрядной избе по рядовому местническому спору, а где-нибудь в ссылке следом за Романовыми. Однако этого не случилось, в деле 1602 года нет ни намека на дополнительные политические обвинения Лыкову или его матери. Приписанное им князю Пожарскому доносительство поэтому не стоит принимать на веру. И не только из-за того, что оно плохо соотносится с героическим обликом князя Дмитрия Михайловича. Может быть, у Бориса Лыкова и его матери даже были основания подозревать княгиню Марию Пожарскую в передаче каких-то неосторожных разговоров царице. Ведь при дворе Бориса Годунова легко было проговориться, доносчиков там действительно хватало! Но, видно, предмет подозрительных речей не выходил дальше «рассужденья», или попросту злословья, в родственном кругу.
359
См. записи в разрядных книгах о назначении князя Б.М. Лыкова воеводой в Белгород в 111 (1603) году, где он оставался вплоть до 113 (1605) года. Князь Борис Лыков вместе с князем Василием Васильевичем Голицыным были воеводами большого полка в войске самозванца на подходе его от Тулы к Москве: Разрядная книга 1475—1605. т. 4. Ч. 2. с. 47, 56, 68, 82, 97.
Упоминание князей Голицыных и Татевых как пострадавшей стороны в 1602 году показывает, что все опасные разговоры, о которых стало якобы известно княгине Марии Пожарской и ее сыну князю Дмитрию Михайловичу, велись между близкими людьми и родственниками, к тому же действительно враждебно настроенными к Борису Годунову. Мать князей Василия, Ивана и Андрея Васильевичей Голицыных происходила из рода Татевых и приходилась родной теткой князю Борису Петровичу Татеву [360] . В свою очередь, жена князя Бориса Татева Марья Михайловна — родная сестра князя Бориса Лыкова. Не случайно и упоминание вдовы Олены (Елены), жены боярина князя Василия Федоровича Скопина-Шуйского и матери будущего героя Смуты князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Дело в том, что она тоже происходила из рода Татевых [361] . Князь Борис Татев приходился ей родным племянником [362] . Однако обвинять княгиню Марию Пожарскую и ее сына в том, что они доносили Борису Годунову на князя Бориса Лыкова и его высоких родственников и покровителей, трудно, потому что князья Татевы были также и их однородцами — стародубскими князьями. Свидетельствовать против князей своего рода для Пожарских было бы самоубийственно, после этого могло произойти крушение их службы при дворе. Сам князь Дмитрий Михайлович с особым уважением относился к вдове Олене Скопиной-Шуйской (между тем на нее, по словам князя Лыкова, Пожарские тоже доносили). Впоследствии князь Дмитрий Пожарский фактически стал ее душеприказчиком [363] .
360
О их родственных связях см.: Кобеко Д.Ф.Родословные заметки о некоторых деятелях Смутного времени // Известия Русского генеалогического общества. 1909. Вып. 3. с. 3—23; Эскин Ю.М.Опыт жизнеописания… с. 129.
361
См.: Руммель В.В.Заметки о первой жене князя Д.Т. Трубецкого // Известия Русского генеалогического общества. СПб., 1900. Вып. 1. с. 155—156. Она приняла постриг с именем Анисья и была похоронена в Троицесергиевом монастыре вместе с другими князьями Татевыми в 1631 году: «Род Татевых. Князя Василья Федоровича Шуйского Скопина княгиня инока Анисья Петровна преставися 139-го году июля в 19 день». См.: Ундольский В.М.Новые разыскания… с. 37.
362
См.: Вкладная книга Троицесергиева монастыря… с. 77.
363
За вклад князя Дмитрия Михайловича Пожарского княгиню Алену Петровну, в иночестве Анисью, погребли в усыпальнице Татевых в Троицесергиевом монастыре в 1631 году: «139 (1631)-го году июля в 26 день по иноке Анисье Петровне Шуйской Скопине дал вкладу боярин князь Дмитрей Михайлович Пожарской денег 50 рублев, и за тот вклад тело княгини иноки Анисьи погребли у живоначальные Троицы в большом монастыре». См.: Вкладная книга Троицесергиева монастыря… с. 75. Кстати, вторая жена князя Дмитрия Пожарского (с конца 1630-х годов) — княгиня Феодора Андреевна происходила из рода князей Голицыных. Савелов Л.М.Князья Пожарские. с. 27.
С какой же целью князь Борис Лыков стал «ворошить прошлое»? Создается впечатление, что он стремился отомстить своему обидчику и намеренно ссорил его и его мать с теми родственниками, кто мог оказать им поддержку уже при дворе царя Василия Шуйского, где боярин князь Борис Лыков стал одним из первых «ушников» [364] .
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский, видимо, пользовался доверием Бориса Годунова и всё время его царствования находился на службе в Москве. В самом начале сентября 1603 года ему поручили выступить на суде по местническому спору своего «старейшего дяди» князя Андрея Ивановича Гундорова, назначенного окольничим в традиционном походе царя Бориса Годунова в Троицесергиев монастырь [365] . Известно, что князь Дмитрий Пожарский получал жалованье 20 рублей из Галицкой четверти; он расписывался в кормленной книге 112 (1603/04) года как за себя, так и за других дворян и детей боярских [366] . Кому-то князь Пожарский помогал по родству, как своему зятю стольнику князю Никите Андреевичу Хованскому. Расписавшись в книге за получение денег костромского выборного дворянина князя Семена Юрьевича Вяземского, он поддержал должника. В боярском списке 1602/03 года рядом с именем князя Семена Вяземского стояла помета: «В Кузмодемьянском на правеже» [367] , а деньги из чети брал сын князя Семена Вяземского, очевидно,
364
Список сторонников царя Василия Шуйского… с. 318.
365
Разрядная книга 1475—1605. т. 4. Ч. 2. с. 63; Эскин Ю.М.Местничество в России XVI—XVII вв. с. 127.
366
Сухотин Л.М.Четвертчики Смутного времени… с. 8, 10, 11, 14— 16.
367
Станиславский А.Л.Труды по истории Государева двора… с. 262.
368
Антонов А.В.Частные архивы русских феодалов… с. 318.
369
Перечень земельных владений князя Дмитрия Михайловича Пожарского, принадлежавших ему до Смуты, восстановлен А.П. Павловым. См.: Павлов А.П.Государев двор и политическая борьба… с. 166.
Вся эта обычная жизнь человека, входившего в небольшое число привилегированных членов двора царя Бориса Годунова, рухнула в одночасье со смертью царя и последовавшей затем сменой власти в столице. Княгиня Мария Пожарская и ее сын потеряли почти всё из того, чего добивались огромными усилиями и на что потратили не один год. Верховая боярыня убитой царицы Марии Годуновой для нового самозваного царя Дмитрия Ивановича могла представлять опасность как ненужный свидетель последних дней семьи Годуновых. Больше ей во дворце, конечно, служить не пришлось. Да и было некому, так как мнимая мать самозванца, бывшая царица Мария Нагая — инокиня Марфа, стала жить не в кремлевских дворцах, а в кремлевском Вознесенском монастыре. Себя она окружила родственниками — Нагими. Связь со Степаном Степановичем Годуновым (через князей Хворостининых), которая в свое время могла способствовать князю Дмитрию Пожарскому, в начале царствования самозванца становилась пунктом обвинения. Кроме того, в Москву возвратился бывший соперник князя Дмитрия Пожарского по местническому спору князь Борис Лыков, ставший в начале царствования «Дмитрия Ивановича» одним из самых приближенных к нему лиц. Он носил чин кравчего, его обязанностью было «вина наряжать» на царских пирах и «столах», а такая служба требовала полного доверия. В дальнейшем он получил от самозванца высший чин боярина. Князь Борис Лыков, как мы помним, хранил тайное недоброжелательство к князю Пожарскому и, возможно, уже тогда рассказывал князю Василию Васильевичу Голицыну и другим новым приближенным царя Дмитрия Ивановича, как Пожарский «выдавал» их Борису Годунову. Однако самозваный царь в начале своего правления объявил, что не собирается никому мстить. Преследование князю Дмитрию Пожарскому вроде бы не грозило, однако и на службе самозванца он пока что был совершенно незаметен.
Позднее князя Бориса Лыкова, назначенного в бояре, сменил в кравчих князь Иван Андреевич Хворостинин, видимо, лучше подходивший к яркому и неординарному окружению царя Дмитрия Ивановича. Этому предшествовал местнический спор в сентябре 1605 года Лыкова с другим Хворостининым, ярославским князем Юрием Дмитриевичем. Тогда снова всплыло имя князя Дмитрия Пожарского. Князь Хворостинин доказывал, что князья Лыковы «с нами, холопи твоими, везде бывали безсловны, в менших товарыщи». Одним из аргументов был суд князя Дмитрия Пожарского с князем Лыковым в 101 (1602/03) году. Находясь в родстве с Пожарскими через свою тетку княгиню Анастасию Ивановну Пожарскую, Хворостинин, видимо, интересовался этим делом. Сам факт спора был ему на руку. Однако в своей аргументации князь Юрий Дмитриевич повторял всё то, что было известно об этой ветви рода князей Пожарских, не щадя чувства князя Дмитрия Пожарского: «А князь Дмитреев, государь, прадед и отец нигде не бывали в ваших государьских чинех и в розрядех окроме городничества и городовых приказщиков, а вашею царьскою милостью с нами, холопи твоими, нигде не смешивалися» [370] .
370
Дальше в местническом деле содержалась дополнительная аргументация о службе князей Пожарских, в том числе деда князя Дмитрия Пожарского — князя Федора Ивановича в Свияжске в 64 (1555/56) году. Князь Юрий Дмитриевич Хворостинин был хорошо осведомлен, он верно указал, что князь Федор Иванович Пожарский был на этой службе «менши князя Ромодановского», служившего по разрядам воеводой в Свияжске (об этом, как говорилось, не знал даже его внук князь Дмитрий Пожарский, в своем споре с князем Лыковым упоминавший имена других свияжских воевод). См.: Белокуров С А.Разрядные записи за Смутное время… с. 31, 33; Эскин Ю.М.Местничество в России XVI—XVII вв. с. 131.
И всё же свой шанс на продолжение службы при дворе князь Дмитрий Михайлович получил. Он упоминался среди стольников при встрече отца царской невесты сандомирского воеводы Юрия Мнишка и в разряде свадьбы царя Дмитрия с Мариной Мнишек в начале мая 1606 года. И в том, и в другом случае у него было особое поручение — стольник князь Дмитрий Пожарский «за ествою сидел» (на свадьбе — у послов короля Речи Посполитой) [371] . Бывают такие причудливые повороты истории! Надо вспомнить, что одним из послов в 1606 году был не кто иной, как велижский староста Александр Госевский, который спустя несколько лет окажется во главе польско-литовского гарнизона в Москве. Именно он будет командовать теми, кто сожжет Москву 19 марта 1611 года, а стольник князь Дмитрий Пожарский получит тогда тяжелое ранение в бою в столице. Но до этого времени еще далеко, и пока Пожарскому было определено исполнять свою скромную роль в хорошо отрепетированном придворном спектакле.
371
Белокуров С.А.Разрядные записи за Смутное время… с. 77, 81.
Благодаря запискам поляков, приехавших на свадебный пир царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек, можно больше узнать о том, чем были заняты стольники. Появление на пиру во время брачных торжеств «30 пар стольников», их одежду и порядок службы описал Станислав Немоевский. По его словам, стольники были одеты «в парчевых государевых армяках, с цепями, в чернолисьих шлыках». Сначала они «били челом» государю, а затем разобрали золотую и серебряную посуду из огромного буфета «в пол-залы» и вышли с нею в сени. Потом четверо из них вернулись, они «принесли по миске и стали друг около друга (без поклона пред государем и без снятия шапок), держа по службе своей кушанья». Сохранился даже перечень блюд, которыми угощали польско-литовских послов Николая Олесницкого и Александра Госевского: «лебяжье коленко с медом», «крыло печеного тетерева», «заячья головка», «вяленая лопатка ягненка», курица «с борщем», «тесто» и пироги, десерт и «конфекты» [372] . Однако все эти «вкусные» бытовые подробности мало что могут сказать биографам, ищущим мысли, взгляды, оценки или суждения. Мы увидим за описанием богатой золотой и серебряной посуды и перечнем «ествы», за которой «сидел» (то есть которую расставлял по столам) князь Пожарский, только вещный мир московских царей. Какие-то детали особого поведения стольников уловил другой польский участник свадебных торжеств, заметивший, что «прислуга у царского стола отправляет службу по-простому, без поклонов, и чашничие, которых здесь зовут стольниками, даже не снимали шапок, а только наклоняли голову» [373] . У Немоевского пир польских послов описан подробнее, от начала и до конца, когда стольники получили из собственных царских рук «пару соленых слив» — заветное угощение в знак высочайшего благорасположения. От него мы также узнаём, что все присутствующие стали свидетелями довольно неприятного инцидента, когда посол Александр Госевский пытался отказаться от того, чтобы самому подойти за чаркой с питьем к столу царя Дмитрия Ивановича. Только нешуточная угроза «выбросить посла в окно» в случае его отказа заставила Госевс-кого подчиниться. Но с тех пор московские бояре (и стольник князь Дмитрий Пожарский тоже) должны были запомнить, каков характер у будущего узурпатора власти Боярской думы в Москве. Возможно, что именно тогда у князя Пожарского и появилось свойственное ему впоследствии стойкое неприятие самозванцев, хотя у молодого стольника, служившего при дворе, видимо, не было оснований не доверять официальной версии о происхождении царя Дмитрия Ивановича.
372
Записки Станислава Немоевского. 1606—1608 // Титов Л.А.Рукописи славянские и русские, принадлежащие И.А. Вахрамееву. М., 1907. Вып. 6. с. 62, 69.
373
Не исключено, впрочем, что это замечено о кравчих и чашничих. См.: Дневник Марины Мнишек. СПб., 1995. с. 41, 42. См. также: Эскин Ю.М.Опыт жизнеописания… с. 131.
Едва вернувшись к дворцовой службе, князь Дмитрий Михайлович должен был пережить новый исторический поворот. 17 мая 1606 года самозваный царь был свергнут, и на престол взошел новый царь — суздальский Рюрикович Василий Иванович Шуйский. Князю Дмитрию Пожарскому, наверное, опять пришлось доказывать свою лояльность, так как прежние службы его самого и княгини Марии Пожарской царю Борису Годунову еще не были забыты. При дворе начинались новые времена, но теперь надежда князей Пожарских была на близость к князьям Шуйским (особенно Скопиным-Шуйским). Родовое гнездо и некрополь последних тоже располагались в Суздале (некрополь в Рождественском соборе).