Герои умирают
Шрифт:
Глаза Кейна на мгновение встречаются со взглядом герцога, сочувствуя его потере. «Еще один удар, нацеленный на сознание», Однако это ничто, царапина в сравнении с другими, уже полученными ранами.
Кейн отводит глаза, словно устыдившись, и снова идет вперед. «Если хочет, пусть думает, будто я чувствую больше, чем на самом деле. Пусть успокоится. Кстати, следует запомнить, что Берн может быть не единственным моим врагом в этом дворце».
Тоа-Сителл добавляет:
– Ты должен миновать эту арку и идти до самого конца холла. Потрудись сохранять молчание и ни в коем случае не прерывай императора.
– Великое Дело? – Заглавные буквы сами собой звучали в тоне герцога.
– Там увидишь. Иди.
Запах крови становится гуще. К тому времени, как Кейн достигает двери, он почти чувствует его на вкус, словно сырое мясо, полежавшее пару дней.
В дни правления Тоа-Фелатона эта комната была малым бальным залом, местом для приема небольшого количества гостей – не более тысячи человек. Ударивший в глаза яркий солнечный свет лился через огромные окна, занимавшие всю южную стену, – высокие десятиметровые проемы в стрельчатом готическом стиле, разделенные массивными колоннами привозного гранита. В центре паркет был разобран и под ним открывалось углубление шириной с полброска камня – кто-то очень старательно выцарапал его в известняке, из которого выстроен дворец.
Получившееся углубление было окружено углями; они переливались красными сполохами и очень слабо грели, однако от них не исходил ни дым, ни запах. Над углублением на медном треножнике стоял огромный котел, такой же неглубокий, но достаточно широкий. За котлом присматривали пажи, которым надлежало бегать вокруг и помешивать варево длинными деревянными шестами, высоко поднятыми над их вспотевшими лбами. Некоторые пажи добавляли в варево какие-то ингредиенты, а еще двое ходили вокруг с большими кожаными мехами, понемногу раздувая угли под котлом.
Содержимое котла больше всего походило на булькающую грязь или очень жидкую глину; Кейн решил, что запах крови и чего-то горького и кислого идет именно оттуда. В комнате было неимоверно жарко – не продохнуть.
По бурлящей грязи босиком ходил император Ма'элКот.
Его можно было узнать сразу же – по росту. Остановившись в арке, Кейн внимательно разглядывал его оттуда, почти физически чувствуя толчки в сознании, машинально выделяя что-то знакомое в том, как император двигался, жестикулировал и говорил, – все это Кейн уже видел на показанной Коллбергом записи.
На императоре был только килт алого бархата, отделанный золотом. Что-то первобытное, драконье присутствовало в его исполненных волшебной грации движениях. Казалось, он наслаждается игрой мускулов во всем теле, чувствуя не только плотское, но и духовное удовлетворение от каждого движения.
Кейн никогда не видел ничего подобного. В грации императора была предсказуемость движений борца и точность движений балерины.
Под ногами Ма'элКота в кипящей грязи вспухали и лопались дымящиеся пузыри, но он обращал на них не больше внимания, чем на ветерок от раздуваемых пажами мехов. Глаза императора светились травянисто-зеленым цветом, переходящим в яркий изумруд. Ма'элКот поднял руки, словно священник при благословении, и из кипящей грязи поднялась бесформенная масса, источающая пар и растекающаяся от жары.
Ком глины килограммов на сто, если не больше,
По сравнению с Ма'элКотом человечек казался маленьким, почти крошечным. Он вращался в воздухе, слегка изменяясь. По поверхности фигурки пробежали трещины и складки, изображавшие одежду. Потом Кейн увидел повернувшееся к нему лицо с коротко подстриженными усами и бородкой, идущей по челюсти, с чуть искривленным во время давней схватки носом и шрамом на носу. Во рту у Кейна пересохло.
Он занес ногу, чтобы сделать шаг, подойти ближе, но Ма'элКот произнес:
– Не двигайся, пожалуйста. Понимаешь, мне будет слишком сложно.
Он ни разу не взглянул на арку и не мог видеть стоящего там Кейна. По крайней мере не мог видеть его глазами.
Едва дыша, Кейн смотрел на вылепленную фигуру. «Кровавый Клинок Тишалла, – подумал он, – да это ж я!»
К этому времени истина вполне соответствовала его догадке. Перед ним висел в воздухе его двойник, превосходный во всех отношениях муляж, если не считать того, что он был цвета грязи. Поза двойника в точности соответствовала позе Кейна. Фигура висела в воздухе, медленно вращаясь, словно труп на виселице, пока Ма'элКот осматривал свое творение. В голосе императора слышались теплые рокочущие нотки – таким, должно быть, слышит ребенок в утробе голос отца.
– Теперь можешь войти, Кейн. Входи, прошу тебя.
Пажи, которые суетились вокруг котла, помешивая варево и раздувая угли, вскользь посмотрели на вошедшего и отвернулись. Кейн шел не слишком уверенно, в его груди кипело какое-то чувство, равного которому он никогда не испытывал и которого не мог узнать; только через несколько секунд он понял, что это было благоговение.
Он стал свидетелем самой впечатляющей демонстрации всевластия, какую только можно представить. Вряд ли найдется человек, лучше контролирующий все, происходящее вокруг.
«А я согласился убить его, – подумал Кейн. – Лучше бы застать его спящим».
Ма'элКот большими шагами пересек котел, не обращая внимания на жар и пар. Двойник Кейна тащился за ним по воздуху, как покорная собака. Приветственная улыбка императора согрела Кейна, словно глоток виски. Император произнес:
– Я не могу решить, куда приладить этот кусочек. Как по-твоему?
– Кусочек? – хрипло переспросил Кейн. «Какой кусочек? Кусочек чего?» – Я не понял…
В ответ – олимпийская усмешка.
– Ну конечно. Ты смотришь на это, – Ма'элКот кивнул в сторону своего создания, – как на завершенное произведение искусства. Для меня это всего лишь маленький кусочек вот этого.
Ма'элКот вытянул руку, указывая куда-то поверх головы Кейна. Тот повернулся и посмотрел вверх, еще выше, еще… Открыл рот, будто удивленный ребенок, и потрясенно воззрился на высокую стену.
Там было лицо.
Оно могло принадлежать разве что титану или Атланту, державшему мир на плечах. Это огромное лицо занимало все тридцать пять метров от верхушки арки до потолка.