Герои
Шрифт:
— Да ёб-ты, нет. — Он участливо сжал плечо Кальдера и убрал руку. — Я только говорю, что не возьмусь за него против тебя. Раз уж суждено сгореть, я сгорю, но сам себя поджигать не стану. — Примерно такого Кальдер и ждал, но всё равно — разочарование. Сколько бы их не дарила жизнь, каждое новое жалит больно. — Куда направишься, парень?
— Думаю, встречусь со Скейлом, подсоблю ему с остатками отцовских людей.
— Хорошая мысль. Он силён как бык, твой брат и столь же храбр, но, знаешь, похоже и мозги у него бычьи.
— Может быть.
— Пришла весть от Доу, он собирает армию воедино. Завтра
— Значит, наверно там мы и встретимся со Скейлом.
— И, несомненно, тепло и по-семейному. — Долгорукий помахал ему заскорузлой лапой. — Берегись удара в спину, Кальдер.
— Буду-буду, — пробормотал он под нос.
— И Кальдер?
Всегда у всех есть ещё что-то сказать напоследок, и хоть раз бы что приятное.
— Айе?
— Случись чего, тебя убьют — это одно. Но за тебя в заложницах моя дочь. На такое я не подпишусь. Я не хочу, чтобы ты чего наворотил, от чего пострадает она или ребёнок. На такое я не подпишусь. Я сказал Чёрному Доу и говорю тебе. Такого делать я не стану.
— Думаешь, стану я? — огрызнулся Кальдер, с неожиданным для себя пылом. — Я не законченная мразь, как обо мне говорят.
— Знаю, что нет. — И Долгорукий бросил на него язвительный взгляд из-под вытесанных бровей. — Не законченная.
Кальдер покинул костёр с тревогой, сжимающей плечи хуже двойной кольчужной рубахи. Когда всё, что ты можешь добиться от отца своей жены — обещания не помогать тебя убить, не надо обладать великим умом, чтобы понять — ты по самую шею в говне.
Откуда-то доносилась музыка, отвратные голоса тянули старые песни о мужах давно покойных, и мужах, которых те убили. Пьяный хохот — вокруг костровых ям упиваются в дым похожие на людей фигуры. Звон молота из темноты, и Кальдер разобрал очертания кузнеца, на фоне искр горнила. Им предстоит работать всю ночь, вооружая новых рекрутов Долгорукого. Клинки, секиры, наконечники стрел. Работа на разрушение. От визга точила его передёрнуло. Нечто в этом звуке постоянно сводит зубы. Он никогда не понимал, что люди видят в оружии. Наверно, коли подумать, раздача оружия не лучшее для него место. Он остановился, вглядываясь во тьму. Что-то там, где он привязал коня…
Скрипнул сапог, и он обеспокоенно оглянулся. Очертания двоих людей, тёмные и косматые, проблеск щетинистой рожи. Каким-то образом он всё понял сходу. И сходу рванулся бежать.
— Блядь!
— Держи его!
Он тяжело нёсся в никуда, не думая ни о чём, что на некоторое время принесло странное облегчение, а затем, когда схлынул первый резкий прилив крови, и он осознал, что его собираются убить… нет.
— Помогите! — Орал он никому конкретно. — На помощь!
Трое у костра подняли головы, отчасти любопытно, отчасти раздосадованно, что их тревожат. Никто из них не снизошёл протянуть руку к оружию. Им похер. Всем людям в целом. Они не знали кто он таков, а если б и знали — его ненавидели повсеместно, а даже бы пусть и любили, всё равно, в целом всем похер.
Те остались позади, испуганную дыхалку начинало жечь, он промчался вниз на берег, и вверх на другой, продрался сквозь полоску кустов, отхлёстанный прутьями, уже не шибко беспокоясь о состоянии стирийских сапог теперь, когда страх ухватил когтями
— Помогите! — визжал он. — Спасите!
Тот сидел на карачках, выдавливая котях. — Чего?
И Кальдер пролетел мимо, меся грязь, оставляя позади огни лагеря Долгорукого. Он стрельнул глазами через плечо, не зги не видя за покачивающейся чёрной линией земли. Но всё-таки слышал их, очень близко сзади. Чересчур близко. У подножия склона замерцала вода, и тут носок его любимого стирийского сапога за что-то зацепился и он взмыл в воздух.
Упал он прямо ртом в землю, скомкался, перекувырнулся, в голове стояли собственные безысходные всхлипы — земля измолотила его. Проскользил вперёд и скорее всего, остановился, хотя ощущал себя так, будто всё ещё движется. Через силу поднялся, и тут в него вцепились чьи-то руки.
— Отвали, тварь! — Это был его плащ, отяжелевший от грязи. Сбившись, он пошатнулся на полшага и понял, что поднимается с берега наверх, тогда как убийцы спускаются вниз. Попытался развернуться и плюхнулся в поток, перхая и задыхаясь. Холодные воды обняли его.
— Он чё — тикает из армии? — Голос ухал в голове Кальдера сквозь биение крови. И грязноватый смешок под конец. Они чё, обязательно должны всё время ржать?
— Угу, айе. Поди-ка. — И тот скребущий звук, когда клинок выходит наружу. Кальдер вспомнил что у него самого есть меч и одеревенело зашарил в поисках, пытаясь встать, вырваться из ледяной воды. Взобраться ему удалось лишь на колени. Ближний убийца пошёл на него, затем рухнул набок.
— Ты что творишь? — спросил другой. Кальдер прикидывал, сумеет ли вытащить оружие и нанести укол, затем до него допёрло, что меч до сих пор не выпутался из плаща. Он бы не смог его высвободить, даже если б нашёл в себе силы двинуть рукой — а сейчас не было и их.
— Что? — Язык распух, похоже, вдвое.
Из ниоткуда мелькнула тень. Кальдер издал подобие визга, руки бессмысленно дёрнулись, закрывая лицо. Его обдало дуновением чего-то проносящегося мимо. Оно врезалось во второго убийцу, и тот повалился на спину. Первый пытался отползти на берег, испуская плаксивый стон. К нему спустился тёмный человеческий контур, запихивая за плечо лук и вытаскивая меч. И не сбиваясь с шага, проткнул его в спину. Неторопливо подступил ближе и остался стоять, чёрной фигурой во тьме. Кальдер уставился на него сквозь растопыренные на лице пальцы, у коленей журчали холодные воды. Мысли о Сефф. Ожидание смерти.
— Ба, да это же Принц Кальдер. Вот уж нежданный случай застать тебя в такой обстановке.
Кальдер медленно убрал от лица трясущиеся ладони. Этот голос он знал.
— Дно Канавы?
— Да.
Облегчение ключом забило внутри Кальдера, настолько сильно, что ему почти захотелось смеяться. Смеяться или блевать.
— Вас послал брат?
— Нет.
— Скейл занят… занят… занят в эти дни, — проворчал Отмель, всё ещё истыкивая второго убийцу, лезвие чавкало туда-сюда.
— Страсть как занят. — Дно наблюдал за братом, словно тот рыл канаву. — Боевые действия, все дела. Война. Ржавые мечи и возня на переходах. Он любит повоевать, Скейл-то, никак не угомонится. Раз это в нём не сдохло до сих пор, не пройдёт, стало быть, никогда.